"А не поторопилась ли я с выводами. За эти два года ещё выжить надо".
- Патрик, - зову тихонько.
Ноль реакции. Смотрит вроде на меня и в то же время сквозь меня.
- Патрик, - повторяю.
Меня заметили.
- Да? - мужчина сфокусировал взгляд на моём лице.
- Что-то случилось?
- Ничего важного для тебя, - через силу улыбнулся он.
"Да что с ним такое?"
Мне бы о себе переживать, ведь герцог только что практически вёл допрос, но от одного вида вымученной улыбки и боли в глазах сердце сжималось.
- Ты болен? Где-то болит? - встаю и подхожу к креслу мужчины.
- О, какая забота! - вдруг его улыбка превратилась в ухмылку, - Миледи, не ваши ли глаза только что искрились радостью от осознания того, что через чуть больше полутора лет сможете покинуть это место.
Я отпрянула, что от пощёчины.
- А чего вы ждали? - со злостью проговорила я, - Вы меня не любите, я вас тоже. В чём проблема? А вообще, зря вы так, - продолжила с обидой, - Как бы я не радовалась, сочувствие мне не чуждо. Я подумала, что тебе плохо.
- О, вот сочувствия мне от вас только и не хватало, - не сбавляя тона, проговорил герцог, вставая из кресла, - Мне пора.
- Ты обещал рассказать про Аарона, - поспешно напоминаю.
Успевший дойти до середины комнаты, герцог резко остановился и повернулся ко мне.
- Ах да, обещание. Ну что же, слушай. Да, он всегда был весельчаком и душой компании. Всегда в центре внимания. Балы, дуэли, женщины, скачки - его страсть. Он не домосед. Постоянное движение - его жизнь, причём жизнь одним днём. За душой у него ни гроша, но об этом знаю лишь я. Он умело скрывает. Пошёл в мать. То, что не прокутила она, спустил он. Думаешь, он такой добряк? Детишками вон занимается. Он делает это из скуки. Да и потребность в обожании для него что наркотик. В столице бы на детей он и не взглянул. Он слишком любит себя, и слишком зависим от мнения двора.
- Ты тоже, по рассказам, святошей не был, - встаю на защиту Аарона.
- Это да. По молодости почти каждый чудит. Да и сейчас я не веду праведной жизни. Но в нашем возрасте, считаю, пора остепениться.
- А с чего ты взял, что Аарон не желает остепениться?
- Я вижу!
- Вижу и всё?
- Я всё сказал! - отрезал герцог и вышел из комнаты.
15
"Лучше бы и не спрашивала. Облил Аарона грязью и всё. Конечно, проверить то я не смогу. И опять же на ровном месте взбесился".
Размышления прервала вошедшая Абелия. Она взялась за свои обязанности, как ни в чём не бывало.
- Абелия, - подзываю её.
- Да, Мишель.
- Ты ничего не хочешь сказать?
- О чём? - женщина была в искреннем изумлении.
- По поводу твоей болтовни герцогу, - зло выговорила я.
- Какой болтовни? - всё с тем же изумлением.
- О моих беседах с Господом, - закипаю.
- А что это он повадился к тебе и днём ходить? Ночи мало что ли? - начала вдруг выговаривать женщина, - Расспросы про батюшку вашего повёл, о тебе. На самом грехов висит неведомо сколько, а меня оговаривает. С чего я вдруг ему отвечать должна.
- Стоп! - останавливаю этот бред, - Ты забываешься, Абелия. Ты не имеешь никакого права осуждать и лезть в отношения господ. Ясно! - рявкнула я так, что женщина вздрогнула, - И я тебе, кажется, ясно сказала, молчать.
Тут Абелия снова оживилась.
- Мишель, детка, для тебя же стараюсь. Ты же молчишь об этой благой вести. А как людям ещё это узнать? И этот Ирод проклятый должен знать, что не сойдут ему с рук его злодеяния. Да он должен на коленях перед тобой ползать и просить прощения грехов.
- Я же просила никому не говорить, - пошла я на женщину, - Что непонятного? Это ты сейчас прогневала Всевышнего.
- Ох, это чем же? - Абелия прижала руки к груди и упала на колени. Из её глаз потекли настоящие, крупные слёзы.
- Неумением держать язык за зубами, - уже не так решительно продолжила я. Стало жаль её.
"И как её угораздило стать такой фанатичкой?"
- Кому ещё сказала? - спрашиваю успокоившись.
- Т-только е-его св-светлости, - женщина уже рыдала.
- Успокойся, - прошу, но голос держу строгим, - О каких грехах герцога говорила и откуда знаешь?
- А, а ты не знаешь, не видишь? – Абелия стала успокаиваться.
- Я спрашиваю о тех, что знаешь именно ты. И хотелось бы знать, откуда?
"Наверняка у герцога самого рыльце в пушку, и он не имеет права, что-то говорить про Аарона".
- Так батюшка твой рассказывал, - Абелия утёрла глаза платком, - что он не одну сотню дев попортил. Что те после от церкви отворачивались и разгульной жизнью начинали жить.