Потом они встречались не раз, Кармен провел у Хемингуэя несколько вечеров в его накуренном, всегда забитом людьми номере мадридского отеля «Флорида». Изрешеченные осколками стены этого отеля приютили в ту пору писателей, журналистов, кинооператоров, фоторепортеров многих стран; до передовой от отеля было, что называется, рукой подать. Кармен быстро стал известен во «Флориде»; его общительность, храбрость, открытый и дружелюбный нрав помогли ему снискать расположение всех, с кем он встречался в Испании.
При первой же возможности кассеты с кинопленками отправлялись в Москву. Возле московских кинотеатров выстраивались на улице длинные очереди: люди стремились посмотреть хроникальные кадры испанских событий. Из материала, снятого Карменом и Борисом Макасесвым, на экраны вышли двадцать два выпуска кинохроники «К событиям в Испании». Я хорошо помню эти выпуски, - забыть их нельзя.
И вот Кармен снова в Москве.
Он все такой же - живой, веселый, неутомимый, но, мне кажется, что-то изменилось в его лице, оно стало чуть строже. ...Один хороший писатель сказал, что седина приходит, как снег: утром проснешься - и все кругом белым-бело. К Кармену это не относилось: поседел он чуть ли не с юности, и все мы давно привыкли к его седине. Но все же, все же... Я не могла избавиться от ощущения, что он изменился: в углах его рта пролегли две четкие морщинки, я видела их впервые.
Сборы в «горячую точку»
Мы по-прежнему были друзьями, по-прежнему встречались, но не так часто, как раньше: Кармен уже давно не фоторепортер, и на съемки мы вместе больше не ездили. Однажды, столкнувшись на улице Горького, мы радостно кинулись друг к другу и тут же решили пойти пообедать в Дом литераторов.
Там, сидя за цыплятами табака, Кармен сообщил словно мимоходом, что на следующий день улетает - опять в «горячую точку». Он не объяснял, куда, и я, по понятным причинам, не спрашивала. Когда мы вышли после обеда на улицу, он сказал, что хотел бы показать несколько снятых в Испании фотографий, - мне, наверное, будет интересно на них взглянуть. Был он, как всегда, оживлен, много рассказывал за обедом, и вместе с тем я вдруг почувствовала, что ему не по себе и не хочется оставаться одному.
Чутье меня не обмануло: выяснилось, что близкие Кармена были в отъезде и возвращался он в пустую квартиру, а перед далекой, долгой и трудной поездкой у человека не всегда бывает легко на душе. В квартире не оказалось «холостяцкого» беспорядка, но вместе с тем на всем лежала неуловимая печать запустения и неуюта, какая бывает во время отсутствия хозяйки. В кухне мурлыкал белоснежный холодильник - это был первый холодильник, который я увидела: в ту пору у нас еще их не выпускали. Кармен открыл блестящую толстую дверцу, - на пустых полках одиноко стояла бутылка «Боржоми».
Он разлил ледяное «Боржоми» по высоким бокалам, стекло сразу запотело, мы молча выпили. Открыв ящик стола, Кармен достал папку с фотографиями.
На одной из них я увидела его самого, он весело улыбался, сидя на земле рядом с плечистым человеком в черном баскском берете и потертой светлой куртке. Человек сидел, обхватив руками колени; его большие ноги в пыльных башмаках крепко уперлись в землю, за спиной темнели недавно вырытые окопы. Это был Хемингуэй.
Показывая фотографии, Кармен повеселел, стал снова рассказывать об Испании. Я попросила, чтобы он подарил мне фотографию, где снят вместе с Хемингуэем, он сказал, что надпишет ее, «за себя и за мастера», вытащил толстую самопишущую ручку, прищурился, обдумывая надпись...
Тяжелая поездка
И вдруг из пера, прямо на мое платье, брызнула струя ярко-синих чернил. По светлой ткани расплылось большое темное пятно.
- Эй! Что ты наделал! - закричала я. Платье было новым, а при моих тогдашних заработках я не предполагала, что смогу вскоре сделать себе другое. - Ты что, не мог осторожней?
- Подумаешь! - спокойно ответил Кармен - Велика беда...
- Да ведь это же чернила, их не выведешь никакой чисткой! - сказала я огорченно и вдруг запнулась: чернильное пятно неожиданно стало бледнеть.
В растерянности я смотрела, как огромное пятно на моем платье таяло, уменьшалось и наконец исчезло совсем. Будто его никогда и не было. Тут я увидела, что Кармен смеется.
Смех у него был заразительный, лукавый; глядя на него, стала смеяться и я.
Оказалось, что он специально для розыгрыша привез откуда-то этот сувенир - ручку, заправленную жидкостью особого химического состава: под воздействием воздуха «чернильное» пятно исчезало, не оставляя следа.
Так, смеясь, мы расстались, и я была рада, что прощанье наше оказалось веселым.
На следующее утро Кармен улетел. Поездка действительно оказалась тяжелой и длительной.
