Человек. (Пренебрежительно). Ну, не из самых глубоких.
Человек вытягивает ноги, закидывает голову…
В Петербурге было много красивых женщин, Ваня. Однако красота в привычном для нас виде есть ни что иное как привлекательность. (Смотрит на Ваню, тот не очень уверенно кивает). Привлекательность – субъективное впечатление, поэтому разных мужчин тянет к разным женщинам… а?
Ваня кивает более уверенно.
Но Наталья Гончарова была идеальным произведеньем. Значит, тем, что не может существовать на земле, потому что материя всегда огрубляет идею. … «Всегда», «Никогда» – их не бывает. «Всегда» вдруг сбивается с твердой поступи, «Никогда» замечает, что неприступный рубеж оказался с изъяном, видит щелку, куда скользнуть… Однако же я отвлекся – раздумья уводят от главного. Так вот – многие вздрагивали, когда видели Гончарову в первый раз… да и не только в первый. А женщины, тот редкий случай в истории, ей не завидовали.
Ваня. Как это сказать, из-за слишком сильной разницы?
Человек. Именно, в самую точку.
Ваня. А как у нее… ну, было что-нибудь с Жоржем?
Человек. Нет. Она мужу изменить не могла. По религиозным своим убеждениям, во-первых. Да и что бы эта связь ей давала? Она Жоржа любила, а физической связью – да воровскою еще – любовь удовлетворить нельзя. Понимаешь?
Ваня. М-м…
Человек. Любовь – она повыше. Вот и жила так, стиснутая религиозной моралью и горечью от невозможности любить любимого человека.
Ваня. Мне показалось, он человек занимательный.
Человек. Жорж?
Ваня. Да. Сказал: надо превзойти себя, чтобы стать самим собой. Похоже, вроде, как тренеры у нас говорили – преодолеть себя?
Человек. Нет, Ваня, похоже, но вовсе не то.В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Его выслали, он писал приемному отцу Геккерену как ехал в открытых санях, держал под шинелью простреленную болевшую руку и смотрел на бедное звездами ночное небо России. И что под ним, наверно, вообще не положено быть человеческому счастью.
Динь-динь-динь, динь-динь-динь —
Колокольчик звенит,
Этот звук, этот звон
О любви говорит.
И хотя та любовь покинула его душу, он не пустит на ее место горькое чувство.
С молодою женой
Мой соперник стоит.
Будет напрягать силы, чтобы стать другим человеком, который уже никогда не позволит сделать себя игрушкою обстоятельств.
В лунном сиянье снег серебрится,
Вдоль по дороге троечка мчится.
Ваня. И удалось?
Человек. А?
Ваня. Ему превзойти себя?
Человек. Да-а! Получив в юношестве лишь поверхностное образование, и почти не добавив к нему ничего на придворной военной службе, однако стал не только французским сенатором и крупным политиком, а представь – одним из лучших ораторов Франции. Одолел в политическом споре самого Виктора Гюго.
Ваня. (Присвистнув). Не сла-бо! А Гюго тоже в политику лез?
Человек. Все образованные французы в нее лезли, и даже не очень образованные. Крайне подвижная нация, Ваня, в отличие от… ну, знаешь кого.
Ваня. А про недоработку вы говорили (показывает кивком вверх), к этому она какое отношение имеет?
Человек. Очень имеет. Выхода из положения не было. У всех троих.
Ваня. Получается, кто-то один из них…
Человек. Угу. (Показывает пальцами открытой руки вверх). Ну, чего, вот, хотел? А скажут – «не этого», дескать: «вот они сами».
Ваня. Странно получается, тут один священник выступал… (Появляется Иуда). Что-то вы мало поспали. Чаю хотите?
Иуда. Крепкого немножко бы выпил. Я перебил разговор, вы продолжайте.
Ваня. (Налаживая чай). Священник один по телевизору… что Бог знает вперед всю жизнь каждого человека.
Человек и Иуда оба вздрагивают.
Человек. Именно так и сказал?
Ваня. Вот именно так. Я удивился, получается – совсем программа какая-то. И кто ее для каждого написал. Опять же вы говорили про «все возможности». Они тогда для кого?
Человек. И для кого, добавь, история человеческая. Дурак он, этот поп.
Иуда. Ну, князь, глупость не грех ведь.
Человек. Умнеть не хотят.
Иуда. (Обращаясь к Ивану). Тут на простом примере лучше всего объяснить. Вот океан, он свою предельную глубину имеет?
Ваня. Мариинская впадина. Одиннадцать километров, с чем-то.