Градов включил стартер. «Черепаха» вздрогнула, раздался рев двигателей... и сразу же заглох. Градов откинул люк.
— Миша! Проверь распределители на двигателях. Быстро!
Сквозь плексиглас иллюминаторов я видела, как судья поднял над головой флажок.
— До старта осталась одна минута, — сказал Градов. — Глиссеры идут к стометровой стартовой зоне.
Я промолчала. Мимо нас прошел судейский катер. Свесившись с кормы, Ноткин что-то кричал мне...
— Жалеете, что согласились? — улыбнулся Градов.
— Нет, что вы, — без особого энтузиазма ответила я.
Где-то впереди рванулась в небо ракета. Гонки начались. Десятки бурунов вспенили ровную гладь моря. Зрелище было захватывающее — в первые секунды глиссеры шли в одну линию, словно на параде.
— Хорошо идут! — крикнула я Градову.
— Плохо, — ответил он, пожимая плечами. — Дирижабли.
Он второй раз употребил это слово «дирижабли».
— Почему «дирижабли»?
— Вы знаете, как летает дирижабль?
— Конечно. По закону Архимеда. Он весит столько же, сколько вытесненный объем воздуха.
— А корабль?
Меня начали злить эти вопросы.
— То же самое. Его вес равен весу вытесненной им воды. К «Черепахе» это, по-видимому, не относится.
К моему удивлению, Градов весело рассмеялся.
—Вы угадали! К «Черепахе» это не относится. Современные глиссеры — по существу дирижабли с крыльями, помесь дирижабля с самолетом. Когда они неподвижны, их, как и всякий корабль, держит на воде большой объем корпуса. Они, так сказать, держатся наподобие дирижаблей. Когда они движутся, их поддерживает подъемная сила, создаваемая днишем иди подводными крыльями. Но поднявшись над водой за счет этой подъемной силы, глиссер из-за больших размеров корпуса испытывает огромное сопротивление воздуха — до восьмисот килограммов на квадратный метр поперечного сечения. Иначе устроена моя «Черепаха». Ее корпус имеет очень малую площадь поперечного сечения. Так сказать, «кожа да кости», или точнее «кожа да мускулы»: двигатели, кабина и ни сантиметром больше. Конечно, такой корпус во время стоянки утонул бы, но его поддерживают поплавки, расположенные между лодками. Поплавки эти имеют существенное отличие — они эластичны и наполнены воздухом. Когда глиссер движется, сопротивление воды создает подъемную силу, точно так же как воздух создает подъемную силу крыла самолета. Поплавки выходят из воды — они теперь не нужны. Я выпускаю из них воздух, складываю и убираю внутрь корпуса. Поперечное сечение глиссера, а следовательно, и сопротивление воздуха резко уменьшаются, и скорость возрастает. Когда двигатель останавливается, поплавки автоматически возвращаются в исходное положение и наполняются воздухом. Точнее, газами из специального порохового патрона.
— Но это опасно! — возразила я. — При внезапной остановке глиссер может утонуть.
— Нисколько. Подобно самолету, у которого остановился мотор, «Черепаха» имеет запас скорости. Проходит несколько минут, пока скорость уменьшится до опасного предела. За это время можно не только выпустить поплавки, но и наполнить их воздухом от порохового патрона или компрессора.
То, о чем рассказывал Градов, было интересно. Я вытащила записную книжку. Градов поморщился.
— Зачем? Об этом надо писать в спокойной обстановке.
Но во мне уже заговорила репортерская жилка.
— В таком случае еще один вопрос. Почему новое изобретение вы впервые решили испытать на гонках?
Градов рассмеялся.
— Послушайте, милая барышня, разве все должно быть разложено по полочкам? Изобретения — в институтах и лабораториях, гонки — в спорте... Вы же репортер, разве вы не видите, что новое рождается всюду, где человек работает? Изобретения — не цыплята, их в специальных инкубаторах не высиживают.
«Милая барышня» прозвучало подчеркнуто иронически. Только сейчас я обратила внимание на голос Градова — негромкий, очень спокойный, подчеркивающий отдельные слова. По-видимому, так он и говорил у себя в аудитории...
Я вдруг почувствовала себя студенткой перед строгим профессором.
— Вот зарубежные спортсмены, — продолжал Градов, — стремятся только к рекорду. Путь простой: меньше вес глиссера, меньше прочность, но больше мощность мотора. Отсюда и катастрофы: в пятьдесят втором году разбился англичанин Джон Кобб, через два года— итальянец Марио Верга... А я искал решение, которое было бы пригодно и для транспорта. На «Черепахе» и другая новинка — гребные винты с антикавитационным профилем. Понимаете, у обычных винтов на больших оборотах резко падает коэффициент полезного действия. Винт как бы вращается в пустоте, вода не поспевает за лопастями — это называется кавитацией. Ну а у меня винты имеют особый профиль, с тупой задней кромкой...
Я смотрела на море — туда, где скрылись глиссеры. Конечно, они были «дирижабли с крыльями», но надо отдать им должное — пока мы беседовали, они успели уйти довольно далеко. Видны были только черные точки.
— Что ж, — сказала я Градову,— кажется, вы сделали интересное изобретение. Дело, конечно, не в рекордах. Не огорчайтесь, что с гонками получилось так... В конце концов первый паровоз тоже...
Закончить фразу мне не удалось. Сверху раздался бас Миши: «Готово!»— и Градов включил двигатели.
«Черепаха» медленно отошла от пирса. Оркестр иронически сыграл туш. Я была рада, что в закрытой кабине меня никто не мог видеть.
Как я ругала себя! «Черепаха» ползла к стометровой стартовой зоне, и, кажется, взгляды всех собравшихся на пирсе сосредоточились на нашем нелепом кораблике...
Может быть, по двенадцатибалльной шкале и был ноль, но «Черепаху» почему-то сильно раскачивало, так сильно, словно начинался шторм. Где-то сзади, за тонкой перегородкой, сердито урчали двигатели, и я чувствовала, как весь кораблик содрогается от их работы. «Бег на месте», — подумала я.
— Смотрите на указатель скорости! — сквозь шум моторов прокричал Градов.
— Лучше смотреть на календарь. Градов удивленно взглянул на меня.
— Разве вы не поняли? Мы их догоним. Когда я уберу поплавки, лобовое сопротивление снизится по меньшей мере...
— Вы же теряете время! — разозлилась я. — Догнать мы их никогда не догоним, но хоть отсюда уйдем. Стыдно...
Я думала, что Градов обидится. Но он просто пожал плечами.
И в этот момент «Черепаха» рванулась вперед. Это произошло в какую-то долю секунлы — я даже толком не заметила. Приглушенный гул моторов перешел в неистовый рев, «Черепаха» задрожала, нос ее пополз вверх, поднимаясь над линией горизонта.
Должна признать, что в первый момент мне показалось, что мы просто-напросто тонем. Но уже в следующее мгновение и поняла ошибку. Задрав нос, «Черепаха» бешено неслась вперед. Подводные крылья подняли ее над водой, и обычных бурунов почти не было видно. Качка прекратилась. Мы словно летели над водой.
Градов что-то кричал, показывая на приборы. За ревом моторов я ничего не слышала; кажется, он кричал, что выпускает воздух из поплавков. Я посмотрела на указатель скорости. Стрелка, дрожавшая у цифры «120», вдруг быстро пошла вправо.
130...
140...
150...
160...
Да, «Черепаха» почти летела над морем! Мое отношение к ней (да простится мне такая непоследовательность!) изменилось мгновенно. Теперь я даже в мыслях называла ее «Летящей черепахой» — она заслужила этот эпитет. Стрелка указателя скорости упорно скользила по шкале.
168...
175...
179...
С каждой секундой скорость «Летящей черепахи» увеличивалась. И самое главное — эта скорость ощущалась физически. Трудно передать это ощущение. Нечто подобное бывает при посадке самолета, когда, глядя на бетонированную дорожку, начинаешь видеть скорость.
Впрочем, очень быстро скорость перестала мне казаться огромной, потому что остальные глиссеры все еще находились впереди нас. Прошло минут шесть, прежде чем мы обогнали самый отставший. Это была всего-навсего маленькая лодчонка с подвесным мотором, но я кричала: «Ура!»