В общем моя команда превратилась для начальства и тюремщиков Марсианского Ада в сущий кошмар. Похоже, что Малыш Джимми уже пытался совершить побег, раз моего персонального робота-надзирателя вооружили мощным станнером, но это и к лучшему. С этим шустрым железным, а если точнее, то по большей части всё же пластиковым, парнем на гусеничном ходу, имеющим шесть манипуляторов, я надеялся справиться, а станнер, если к нему присобачить некоторые детали, открученные от робота, можно было превратить в куда более мощное оружие и с его помощью вскрывать электронные замки люков. Думаю, что Малыш специально устроил большой шухер, чтобы вооружить нас. Мы же все одна команда и потому даже образ мыслей у нас был одинаковым. В общем я стал готовиться к восстанию и побегу с Марса. Рядом с тюрягой ведь находился космопорт, а там для нас уже не существовало никаких преград и вот там-то мы будем полными хозяевами ситуации. Плохо было только одно, я не имел связи с друзьями, хотя и догадывался о том, чем они заняты в настоящее время. За обедом я обдумывал план побега и занимался тем, что ел все блюда, лежащие передо мной в лотке, в строго определённой последовательности, просчитывая в уме, что получится в том или ином случае.
По моим прикидкам получалось, если во время очередной прогулки в оранжерее я смогу выйти из своей камеры вооруженным пинцетами и ланцетом, то используя робота, как таран и прикрытие, мне удастся освободить девятерых заключённых, затем прорваться в другой точно такой же бокс, а после этого добраться до командного поста, на котором находится не менее десяти человек. Ну, а потом, открыв все камеры, мы сможем начать свой путь наверх, только в этот момент мои друзья тоже начнут ведь действовать, а потому наше восстание может завершиться вполне удачным побегом. Поэтому фруктовое ассорти я доедал с едва заметной улыбкой на лице, думая только об одном, как бы мне подать сигнал "Синей птице". После обеда мне предстояла встреча с отцом Олимпием, уже третьим православным священником. Между прочим бывшим космолётчиком, хотя и не пилотом, как я, который понимал меня лучше других. Покончив с обедом, я быстро умылся, привёл себя в благостный вид и сел перед столом сложив руки. Однако, когда экран загорелся, я увидел на нём не отца Олимпия, а командующего плутонианской базой грузопассажирских перевозок военного космофлота Дика Брауна собственной персоной, закончившего академию на год раньше меня и Гарика, но сошедшего со струны за двадцать три года до того позорного судилища, которое он нам устроил и потому, наклонившись вперёд, злобно прорычал:
– А ты какого хрена сюда припёрся, ублюдок? Пошел вон отсюда, мерзавец! Три секунды и чтобы духа твоего не было.
– Сам заткнись, засранец! Сиди молча и слушай, что я тебе скажу, недоумок чёртов! Если я здесь, значит у меня имеются для этого серьёзные причины. Что, обдумываешь план побега, Мотя? Ни хрена у тебя из этого не выйдет, понял? Всё на что ты можешь рассчитывать, это погибнуть здесь геройски и с очень большим грохотом, который услышат на всей планете.
Я быстро взял себя в руки, то есть сложил их у себя на груди, уставился в потолок и принялся насвистывать древнюю песенку советских лётчиков то, что первым делом мы сломаем самолёты, ну, а девушкам, а девушкам потом. Её мы однажды спели всем своим отрядом на строевом смотре. Ржала вся академия, включая даже начальство. В ней было очень много солёных куплетов, но пелось не про самолёты, а про гравилёты. Двенадцать лет назад мы всей командой побывали в академии на строевом смотре и отряд первокурсников пропел её очень красиво и слаженно, чётко печатая шаг по плацу. Мы с Гариком, автором текста, даже прослезились. Дик порычал ещё немного и сказал:
– Мэт, ты можешь вытащить всех ребят отсюда и без побега, если пойдёшь на сделку с правительством. Меня послали сюда для того, чтобы я уговорил тебя пойти на неё.
Скосив взгляд на своего друга, за которого однажды сдал несколько экзаменов, я настороженно поинтересовался:
– Сначала скажи мне, что с Гариком, сволочь.
Дик вздохнул, ему было неприятно быть сволочью, но его, похоже, к этому просто принудили, что, однако, ничего не меняет, и поторопился сказать:
– С Гариком всё в порядке, Мотя. Он успешно прошел первую фазу операции, полностью пришел в сознание, но выглядит сейчас, не приведи господи как. В стеклянном цилиндре плавает один только его скелет с внутренностями, лишь слегка обтянутый мышцами, но самое главное, Гарик выжил, чертяка. Ты не представляешь себе, как я был счастлив видеть его три дня назад в главном военном госпитале космофлота.
От этих слов у меня камень с души свалился и потекли слёзы из глаз. Быстро утерев слёзы, я отвернулся в сторону, чтобы не видеть рожу Дика, камней на душе ещё хватало, и спросил:
– Что за сделка и что получат с этого мои парни и девчонки?
– Тебе придётся стать каким-то особым вирджсёрфером правительства, Мэт, и выполнить важное задание. Это надолго, лет на двадцать пять. За это "Синяя птица" получит помиловку, но поскольку нам удалось сохранить всё в тайне, то никто даже и не узнает, что вы все были осуждены судом военного трибунала. Поэтому я и согласился в нём председательствовать. Я полагал, раз всё пройдёт в обстановке строжайшей секретности, то смогу рано или поздно выдернуть вас из Марсианского Ада или пущу себе пулю в лоб после того, как объявлю об этом на всю планету, но этого, похоже, всё-таки не придётся делать. Твои ребята уже очень скоро вернутся в космос, но только без тебя. Ты отправишься на какую-то из Земель и проведёшь там в теле местного жителя двадцать пять лет от звонка до звонка. После того, как ты выполнишь задание правительства, Мэт, с вас будут окончательно сняты все обвинения, хотя это скорее всего приведёт к межгалактическим осложнениям. Если у тебя всё сложится удачно, то правительству будет после этого уже на всё наплевать.
Странно, но если в первую часть сообщения я поверил, то вторая мне почему-то показалась враньём. Дика явно использовали втёмную, что опять-таки ровным счётом ничего не меняло, но моё отношение к нему всё же несколько смягчилось. Ему тоже пришлось не сладко. Поэтому, не глядя на него я хмуро буркнул:
– Сначала я хочу встреться со своими ребятами с глазу на глаз и поговорить с ними без тебя и надзирателей, потом мы должны увидеть Гарика, и только после этого я дам тебе ответ. Это моё последнее слово, а теперь вали отсюда.
– Мэт, ты даже не хочешь узнать, что же вы такого натворили, за что вас упекли в эту тюрягу пожизненно?
– А мне насрать на это! – Тут же вызверился я на своего старого друга, с которым вместе летал не один год, повернулся к нему и, пристально глядя ему в глаза, сказал – Меня не волнуют тайные проделки вашего грёбанного правительства и то, как оно замывает за собой грязь. Мне просто противно быть той половой тряпкой, которой это делается, а ещё противнее от того, что тебя превратили в уборщика и ты на это согласился. Всё, Дик, больше я не скажу тебе ни слова. Видеть тебя не хочу после всего этого, мерзавец. Если ребята не будут против, то я стану вирджсёрфером вашего долбанного правительства, но тогда со мной будешь разговаривать уже не ты, а тот наземник, который обратился с такой просьбой к тебе. Запомни, Дик, я для тебя умер, как и вся команда "Синяя птица". Мы сдохли в муках и перед смертью прокляли тебя за это гнусное предательство, а теперь иди отсюда и думай сам, как ты будешь жить дальше с клеймом предателя. И запомни, Дик, если наземники дадут мне надёжные гарантии, то я выполню задание правительства, но через двадцать пять лет я вернусь и тогда выпущу кишки всем, кто в этом деле замешан. Они все меня достали, твари. Так и скажи об этом своим хозяевам, Дик, Счастливчик Мэт, Который Всегда Возвращается, однажды придёт за их головами и они все получат своё.