— А чем все кончилось?
Заира ответила не сразу.
— Конец был обычный: дерзких захватили и принесли в жертву богине земли и смерти Коатликус, увенчанной венком из черепов. С них содрали кожу, а сердца, вырезанные каменными ножами, еще трепещущие, бросили на съедение священным собакам.
Наступило молчание. Иен больше не улыбался.
— Скажите, а я мог бы… ознакомиться с этим манускриптом?
— О, конечно. У нас есть фотокопия.
Напоследок она добавила, что Йену, физику и математику, наверное, покажется любопытной одна подробность, Жрецы ацтеков, которые очень увлекались вычислениями, нашли некую цифровую закономерность. Дело в том, что среди получавших ежегодно «Удар с неба» были и девушки и юноши. И соотношение между ними было всегда одинаковым: один к четырем. Иногда на четырех девушек — один юноша, на восемь — два, ну, и так далее. А иногда наоборот.
— Но всегда только это соотношение. Как вы считаете, мистер Иен, чем это можно объяснить?
…Он научился отключаться.
Да, научился включать и выключать свое предвидение, как люстру в комнате, как зажигание в автомобиле.
Интересно, как другие? Тоже овладели этим приемом? Возможно, у них не было такой острой необходимости в этом. Если бы Йен не научился «отключать мир», сосредоточивая все умственные усилия на одном определенном деле, одном четком задании, то он, вероятно, не мог бы справляться со своей напряженной работой на станции слежения. Его мучили головные боли, часто наступало состояние странной расслабленности, апатии. А капитан Фелисьен Карне свято верил в необыкновенные возможности Йена Абрахамса и свои сообщения начинал так: «Всем и Йену. Йену и всем…» И ставил перед Йеном задачи адской трудности, которые надо было решать всегда необыкновенно срочно и предельно точно.
Была еще одна причина, по которой Йен выключал предвидение — даже в те часы, когда он не был занят «Лютецией» и бродил, опустив уши меховой шапки, по заснеженным полям. Он ощущал настойчивую потребность разобраться, что же, собственно, произошло с ним и еще четырьмя «настигнутыми», что представляет из себя этот самый дар предвидения. Короткие записи тесно ложились на страницы блокнота в переплете из кожи крокодила.
«…Ты подумал: “Стакан падает не пол, он сейчас разобьется”. Это простейший вид предсказания, доступный ребенку. Кто-то сказал (кажется, Эйнштейн), что мозг человека — такое устройство, которое создано, чтобы делать полные выводы на основании явно недостаточных посылок. Посылок у каждого из пятерых “настигнутых” стало гораздо больше, но все равно информация не стала исчерпывающей, всеобъемлющей — значит, процесс остался в принципе тот же.
Итак, не таинственное, мистическое наитие, не озарение свыше. Нет, расширение старых возможностей, знакомых человечеству издавна. И не прозрение истины в окончательном, непреложном виде… Совершенно ясно: предвидение пятерых вариабельно. Создается приближенный вариант, который, в свою очередь… Идет нормальная работа человеческого мозга: перебор вариантов, только чрезвычайно интенсивно, усиленно.
Предположим. Ну, а дальше?.. Когда он пытался что-то конкретизировать, нащупать закономерности, то все расползалось. Предвидение было мерцающим, действовало неравномерно, то вспыхивало, ярко разгоралось, то полностью затухало. Великолепные достижения — и рядом элементарные ошибки, как было тогда, на шоссе, когда они не угадали ловушки с грузовиком, не могли предвидеть, доберутся ли до аэродрома, самолета, а там и до Парижа.
Он «выключал мир». И все равно вторгались, мешали думать лица, разрозненные кадры. Африка. Франция, Дик, берущий билет у окошка кассы (собрался посмотреть окрестности Парижа?). Студенты, сдающие экзамены уже не ему, Йену, а бородатому Джеймсу, перевирающие интеграл Стильтьеса…
Он прогонял эти видения. Особенно настойчиво возвращалось одно лицо молодой девушки, очень красивой, пожалуй, трагически красивой, с каштановыми, мягко падающими на плечи волосами и золотисто-карими огромными глазами. Глаза просили, умоляли, кричали о беде, звали на помощь. Он был уверен, что никогда в жизни не разговаривал с ней, не слышал звука ее голоса. И а то же время он смутно ощущал…
Йен, Иен, что делается с твоей головой?!
Загадка Заиры…
Это очень серьезно. Может быть, серьезнее всего остального. Заира ускользала от него, от его дара предвидения, он не мог увидеть ни клочка ее будущего, ни разу не сумел прочитать ее мыслей. Как будто бы натолкнулся на непроницаемый экран, какой-то заслон, забрело. Женщина в шлеме с опущенным забралом!
Они шли из концертного зала Городка Науки, Иен Абрахамс и Заира Дзахова.
— Почему вы занялись историей, миссис Заира? — спросил Йен. — Вы биолог, насколько мне известно, биолог-ки-бернетик.
— Историк — мой муж, Воинов, это он меня впервые натолкнул. — Она не могла не улыбнуться: у Йена было такое удивленное лицо! — Ну да, академик Воинов, специалист по истории человеческих заблуждений, как его иногда называют (он много занимался историей религии). А вы знаете физика Воинова, Воинова-младшего, нашего сына…
Йен бегло подумал, что, наверное, это сын просил мать быть повнимательнее к гостю-чужестранцу, занесенному судьбой на другой конец Земли, одинокому, потерявшему родину.
— …и задумались; а нельзя ли искусственно получить пророческие способности? Со временем наметились два пути — технический и биологический.
— Значит, вы вошли в биологическую группу?
— Естественно. Несколько лет работали на обезьянах…
Они вышли на главную магистраль.
И именно в эту минуту Йен увидел: опыты с предвидением перенесены с животных на людей. Миссис Заира поставила эксперимент на себе. Она не из тех, которые перекладывают опасное на других.
И потом она провела детство, юность высоко в горах. Если верить ацтекам, то это тоже могло иметь значение.
Дик Мэллори сидел в своем комфортабельном купе и отчаянно нервничал. Вагонетка подвесной рельсовой дороги Чоп — Анадырский залив неслась с огромной скоростью над ниткой Волги и отрогами Уральских гор, опоры подвески мелькали так быстро, что их нельзя было разглядеть, а возмущенному журналисту казалось, что ни черта он не продвигается вперед.
Чем же все-таки это объяснялось? Почему он, еще будучи в Париже, сумел ясно увидеть, какая опасность угрожала Иену, а сам Иен ничего не видел, не чувствовал? Что сделалось с даром предвидения Йена, какого дьявола он стал незрячим и глухим?! Почему он и телеграмму не получил? Это было непонятно. Пришлось Дику бросить все свои парижские дела и срочно мчаться к Тихому океану, чтобы предупредить товарища о смертельной опасности.
Но поспеет ли он? Не придет ли предупреждение слишком поздно?..
А еще тревожила Дика одна близкая к Йену фигура — немолодая женщина, как будто бы дружественная… Он воспринимал ее как некое смутное, туманное пятно, никак не мог добиться точного фокуса, определенности. Женщина эта не раскрывалась, не прочитывалась. Это было необычно — и пугало, настораживало. Дик каждый раз, думая об этой женщине, наталкивался на какую-то глухую стену сопротивления; что-то сильное, упорное не только отталкивало его «лучи предвидения», но само как будто отвечало излучением, мощным и дальнодействующим, которое пронизывало его, Дика, насквозь. Он был бессилен против этого излучения.
Йен! Мистер Абрахамс!.. Вы не видели Йена? Уже третий раз звонят из центропункта слежения. Какое-то важное сообщение из космоса… Куда он мог деваться? Срочно нужно разыскать Йена! Вы случайно не видели…
Йен упал в снег за мгновение до того, как раздался первый выстрел. Произошло, вероятно, что-то вроде самовыключения дара предвидения, сработал инстинкт самосохранения, который оказался сильнее запретов разума, и послал спасительный сигнал.