Вот почему так остро переживал Лев Николаевич те разрушительные процессы, к которым привела горбачевская перестройка. Он самым решительным образом осуждал катящиеся по Советскому Союзу волны сепаратизма и национализма — в Прибалтике и Киргизии, Карабахе и Чечено-Ингушетии, Молдавии и Казахстане. Как рассказывал мне в 1994 году президент Русского географического общества С. Б. Лавров, именно тогда, в разгар войны законов и суверенитетов уже тяжело больной Лев Николаевич обратился к своим коллегам по университету с наказом сделать все от них зависящее для предотвращения развала советского союзного государства. «Скажу вам по секрету, — говорил тогда Гумилев, — если Россия будет спасена, то только через евразийство»1171.
Сегодня это завещание великого ученого звучит как никогда актуально.
Актуально, во-первых, потому, что после разрушения СССР беловежскими заговоришками возникло и, несмотря ни на что, будет расти движение за восстановление Союза братских государств, и прежде всего России, Белоруссии и Украины. Их суперэтническую близость всегда подчеркивал Л. Н. Гумилев. И если бы нынешние политические лидеры хоть в малой мере знали учение Льва Николаевича, выявленные им закономерности исторического развития России, этот исключительно важный процесс мог идти гораздо быстрее и эффективнее в интересах всех народов, живущих на постсоветском пространстве.
Во-вторых, идеи Гумилева приобретают особую актуальность потому, что продолжаются и нарастают попытки Запада и его оруженосцев в России под флагом ее вхождения в «современную цивилизацию» подчинить русский и другие народы нашей страны чуждой им индивидуалистической рыночной идеологии, разрушить наш жизненный уклад, превратить российскую экономику в сырьевую базу транснациональных монополий. Однополюсный глобализм по американской модели становится все более зримым фактором жизни планеты и отсюда закономерно растет антиглобализм — как ответ сопротивляющихся этому насилию этносов. Вот почему сегодня так современно звучит предупреждение Гумилева: «Конечно, можно попытаться «войти в круг цивилизованных народов», то есть в чужой суперэтнос, но, к сожалению, ничто не дается даром. Надо осознавать, что ценой интеграции России с Западной Европой в любом случае будет полный отказ от отечественных традиций и последующая ассимиляция».
Наконец, подтверждением значимости и злободневности евразийской концепции Гумилева является то, что его взгляды до сих пор подвергаются самым ожесточенным нападкам противников самостоятельного пути русского народа и российского государства. Достаточно сказать, что в октябре 2002 года, когда отмечалось 90-летие со дня рождения Льва Николаевича, снова выплыли на поверхность его хулители. В статье некоего Григория Ревзина под названием «Пророк Азиопы» вновь утверждалось, что «история Гумилева не интеллектуальна, не изысканна, в ней не случается озарений и в ней нет метафизики божественного присутствия. В ней есть орда, которая прет, потому что ее расперло». Ревзин никак не может простить ученому его трактовку исторических фактов и «антисемитизма довольно странной конфигурации, спроецированного в нарисованную им фантастическую картину Хазарского каганата». По заявлению другого антигумилевца Семена Новогрудского, Гумилев был, по сути, «пророком стада, толпы», мешающим России «перестать быть коллективным, бессознательным и всеобщим пугалом для человечества»1172. Как видим, ничего не изменилось под луной со времен культа личности. И прав был Лев Николаевич, когда, отвечая академику Бромлею и другим своим критикам, обычно ссылался на Оскара Уайльда, увидевшего в американской таверне плакат: «Не стреляйте в пианиста, он играет как может!»
Пианисты, играющие по чужим нотам против России и ее самобытности, не только не перевелись, но и плодятся в великом множестве в атмосфере рыночных реформ и врастания человечества в «цивилизацию западного образца».
Последняя весточка от Льва Николаевича Гумилева пришла ко мне, когда весной 1991 года развернулась работа по подготовке и проведению референдума о сохранении Союза ССР. Мне позвонили из Ленинграда и передали, что Лев Николаевич просил посмотреть его выступление в газете «Час пик». Я сразу же нашел эту публикацию. Она называлась «Объединиться, чтобы не исчезнуть»1173. Великий ученый, видя черную тучу развала, надвигавшуюся на нашу страну, говорил в ней об огромной ценности дружбы советских народов, которую надо хранить как зеницу ока, о том, что эта дружба — самое лучшее, что дала нам отечественная история. Как никто другой Гумилев предчувствовал гибельность Беловежья, разрушившего устои, соединявшие могучий евразийский суперэтнос на территории от Балтики до Тихого океана. К великому сожалению, это его предчувствие оказалось трагической реальностью.
О кончине Льва Николаевича я узнал по радио в камере «Матросской тишины». Для меня, да, думаю, и для всех истинных патриотов России, это был страшный, непоправимый удар. Ночью под потолком тюремной камеры всегда горел тусклый свет. Не было и не могло быть сна. Тогда и появилось стихотворение, посвященное очень дорогому для меня мыслителю, ученому и патриоту России Льву Николаевичу Гумилеву. Им и хотелось бы закончить этот короткий набросок воспоминаний.
Мы и Европа, мы и Азия, Мы — сочетание начал. Судьбы такой своеобразие, Наверно, каждый замечал. Мы не разрознены на атомы, Воюя каждый за себя. Трудяги, пахари, солдаты мы — Один народ, одна семья. Мы не враги своеобразия, Но общность — общий наш удел. Наш грозный этнос — Евроазия — В многовековье поседел. Как реки, в нем сливались нации, Исконным верные гербам. И западной цивилизации Они совсем не по зубам. Камзолы лопались расшитые На мощном теле Русь-земли, И убирались прочь разбитые Псы-рыцари и короли. И отправляла латы ржавые Под обагренный кровью лед Община, слитая с державою, Держава, вросшая в народ. Себя не льщу ни в коем разе я, Что всепобедна наша рать, Но общность эта — Евроазия — Себя заставит уважать.9. XI. 2002
Савва Ямщиков Счастье общения1174
Большую часть своей жизни провел я в древнем городе Пскове, занимаясь реставрацией памятников иконописи и изучая культурное наследие крупнейшего древнерусского княжества. Работая в старинных русских областях, будь то Владимиро-Суздальская земля, Ростово-Ярославский край, Вологодчина или Карелия, я никогда не ограничивал свое пребывание в провинции узкими рамками профессионального делания. Меня интересовали люди, живущие и работающие в глубинке, ибо они были для меня носителями местного быта, знатоками краеведения, хранителями культурного и художественного наследия родной земли. Во Пскове круг моих друзей и собеседников включал не только музейщиков, архитекторов-реставраторов и писателей. Я с удовольствием общался со здешними «земскими» врачами, священниками, техническими и инженерными работниками и от каждого получал положительный заряд энергии, помогающей мне в повседневной жизни и работе в старом городе.
Были у меня в Пскове и знакомства и с людьми не псковскими: кого только не притягивал этот край — Пушкиным, праздниками поэзии, стариной и легендами Пскова, Изборска, Печерского монастыря. Но мои самые интересные знакомства происходили обычно не на праздниках, а в доме Всеволода Петровича Смирнова, архитектора, реставратора, художника и кузнеца. Со многими приятельствую и поныне, но хочу рассказать о встрече совершенно особенной, поскольку Льва Николаевича Гумилева считаю одним из главных людей моей жизни.
Он приехал в Псков летом 1969 года, чтобы заказать Смирнову крест на могилу Анны Андреевны. Наверное, можно было найти хорошего мастера и в Питере, сделать памятник Ахматовой многие сочли бы за честь. Мрамор, надпись золотыми буквами... Но Лев Николаевич человек необычный, формально исполнить этот свой сыновний долг не мог. Когда узнал, что в Пскове есть виртуоз кузнечного дела, к нему и поехал. К счастью моему, я тогда был в очередной командировке, работал в музее, а значит, почти все вечера проводил у Смирнова, в интересных застольных беседах.