— А они достоверны?
— Достоверны, насколько могут быть достоверными слухи.
— Тогда нам следует озаботиться, — сказал Джил. Тут ему в голову пришла мысль: — Им же понадобится тысяч десять или больше, чтобы сломить нас. Чем они будут им платить?
— Антагонисты нашли серебряные рудники в Лауриуме. И это уже не слухи.
— Тогда да поможет нам Бог. Даже у нас всего несколько тысяч воинов… может, три… способных противостоять лаконийским наемникам. Их слава отнюдь не преувеличена.
— Бог помогает тем, кто помогает себе сам. Если мы не можем справиться с людьми, которые сражаются исключительно ради денег, а не во славу Господа, тогда мы заслуживаем поражения. Это испытание, и мы должны быть готовы. — Боско улыбнулся. — «Пусть подземелья, пусть костер и топор», не так ли, Искупитель?
— Знаете, мой Лорд, если это испытание, то такое, которое даже я не знаю, как выдержать. А уж если я — несмотря на грех гордыни — не знаю, то и ни один другой Искупитель не знает.
— Вы совершенно уверены в этом? Я имею в виду грех гордыни.
— Что вы хотите сказать? Со мной не надо темнить. Я заслуживаю лучшего с вашей стороны.
— Разумеется. Простите меня за мою собственную гордыню. — Боско трижды легко ударил себя в грудь. — Меа culpa. Меа culpa. Меа maxima culpa.[2] Я уже давно ждал этого или чего-то подобного. Я всегда чувствовал, что наша вера подвергнется испытанию, и испытанию суровому. Искупитель был послан, чтобы спасти нас, а человечество ответило на этот Божественный дар, вздернув любовь жизни моей на виселице. — Его устремленные вдаль глаза начали увлажняться, словно перед ними предстало то, чему он сам был свидетелем, хотя с момента казни Искупителя минуло тысячелетие. Он тяжело вздохнул, словно от недавно перенесенного страшного горя, и посмотрел прямо на Джила. — Большего я сказать не могу, — Боско слегка коснулся руки Джила, выражая искреннее расположение, — кроме того, что если сведения верны, то мои усилия найти способ, долженствующий положить конец отступничеству Антагонистов, и загладить чудовищное преступление — убийство единственного посланника Божьего — были не напрасны. — Он улыбнулся Джилу. — Я разработал новую тактику.
— Не понял?
— Это не военная тактика, а способ по-новому взглянуть на вещи. Мы больше не должны думать только о проблеме Антагонистов, мы должны думать об окончательном решении проблемы людского зла как такового.
Он отвел Джила еще дальше в сторону и, совсем уже понизив голос, продолжил:
— Мы слишком долго были готовы думать только о ереси Антагонистов и нашей войне с ними — что они делают, чего не делают. Мы забыли о том, что они не представляют первостепенной важности для нашей главной цели: не допускать никакого бога, кроме Единственно Истинного Бога, и никакой веры, кроме Единственно Истинной Веры. Мы позволили себе увязнуть в этой войне, словно она сама по себе является нашей целью, — мы допустили, чтобы она стала одной из ссор, коими наполнен мир.
— Простите меня, Лорд, но Восточный и Западный Фронты протянулись на тысячи миль, а жертвы исчисляются сотнями тысяч, — это не просто какая-то «ссора».
— Мы не Матерацци и не Джейны, которых война интересует лишь с точки зрения захвата территорий и распространения своей власти. Но таковыми мы стали: одной из многих сил в войне всех против всех, потому что так же, как они, желаем победы, но страшимся поражения.
— Но это разумно — ненавидеть поражение.
— Мы — представители Бога на земле через Его Искупителя. Есть лишь одна цель нашего существования, а мы забыли о ней из-за страха. Так что нужно все изменить: лучше один раз упасть, чем падать вечно. Либо мы верим, что Бог с нами, либо нет. Если мы действительно верим в это, а не притворяемся, что верим, то мы должны стремиться только к абсолютной победе — или ни к какой.
— Ну, если вы так говорите, Лорд…
Боско рассмеялся по-доброму, искренне развеселившись:
— Да, именно так я и говорю, мой друг.
И Кейл, и Кляйст сразу поняли, что послушник, подошедший к ним, испытывает удовольствие от возможности передать сообщение, которое, как он наверняка догадывался, содержало в себе неприятность. Как только он заговорил, Кляйст перебил его:
— Что тебе надо, Салк? Я занят.
Это сбило с Салка злобное ехидство, с которым он намеревался медленно, смакуя, выдать то, что ему велели.
— Заткнись, Кляйст. Это не твое собачье дело. Искупитель Боско желает видеть Кейла в своих покоях после вечерней молитвы.
— Отлично, — сказал Кляйст, словно это было совершенно обычным делом. — А теперь проваливай вон.
Обескураженный как враждебным отсутствием любопытства, так и странным взглядом Кейла, Салк сплюнул на землю, чтобы продемонстрировать собственное безразличие, и пошел прочь. Кейл и Кляйст переглянулись.
Учитывая то, что Кейл был зилотом Боско, повеление Лорда Воителя явиться к нему, которое привело бы в ужас любого другого мальчика, не было чем-то необычным для него. Что было действительно необычно и тревожно, учитывая события предыдущего дня, так это то, что Кейла вызывали в личные покои, притом поздно вечером. Такого никогда прежде не случалось.
— Что, если он знает? — сказал Кляйст.
— Тогда считай, что мы уже в Доме Специального Назначения.
— Это очень похоже на Боско — заставить нас так думать.
— Точно. Но теперь мы уже ничего с этим не можем поделать. — Кейл оттянул тетиву, задержал ее на секунду и выпустил стрелу. Она полетела в направлении мишени по красивой дуге, но промах составил добрых двадцать дюймов.
Троица уже решила пропустить ужин. Отсутствовать там, где ты должен быть в настоящий момент, считалось опасным, но о таком, чтобы мальчик пропустил еду, какой бы мерзкой она ни была, никто не слыхивал, так как они всегда были голодны. Поэтому Искупители наименее бдительно следили за ними во время вечерних трапез, что облегчало Кейлу и Кляйсту задачу спрятаться за Базиликой Номер Четыре и ждать, когда Смутный Генри принесет им туда еду из ризницы. На сей раз они ели меньше и медленней, но через десять минут их все равно вырвало.
Полчаса спустя Кейл стоял в темноте коридора перед входом в покои Лорда Воителя. Там же пребывал он и час спустя. Только тогда кованая железная дверь открылась, и на пороге восстала высокая фигура Боско. Лорд Воитель вперился в Кейла.
— Входи.
Кейл последовал за Боско в его покои, немногим более светлые, чем коридор. Если после стольких лет казармы он ожидал увидеть что-то личное, отличающее жилье именно этого человека, то был разочарован. В комнате, куда он вошел, имелись двери, но они были закрыты, так что единственное, что увидел Кейл, — это кабинет, причем очень скудно обставленный. Боско сел за стол и стал изучать бумагу, лежавшую перед ним. Кейл ждал стоя, он понимал, что бумага могла оказаться как официальным требованием об изъятии дюжины деревянных мечей, так и приказом о его казни.
Через несколько минут Боско, не поднимая головы, заговорил умеренно инквизиторским тоном:
— Ты ничего не хочешь мне сообщить?
— Нет, Лорд, — ответил Кейл.
Боско по-прежнему не смотрел на него.
— Если ты мне лжешь, я ничего не смогу сделать, чтобы спасти тебя. — Он посмотрел мальчику прямо в глаза бесконечно холодным и мрачным взглядом. Словно сама смерть уставилась на Кейла. — Итак, я еще раз спрашиваю: ты ничего не хочешь мне сообщить?
Выдержав его взгляд, Кейл повторил:
— Нет, Лорд.
Лорд Воитель не сводил с него глаз, и Кейл почувствовал, как слабеет его воля, словно самую душу его разъедает какая-то едкая кислота. В нем начало невольно расти, подступая к горлу, чудовищное желание признаться. С ран него детства Кейл испытывал ужас от сознания того, что Искупитель, сидевший сейчас перед ним, способен на все, что он неизменно несет другим боль и страдания и что все живое замирает в его присутствии.
Боско снова перевел взгляд на бумагу и подписал ее. Потом сложил, запечатал красным сургучом и вручил Кейлу:
— Отнеси это Лорду Дисциплины.
Ледяной вихрь пронзил Кейла насквозь.
— Сейчас?
— Да. Сейчас.
— Уже темно. Через несколько минут запрут дортуар.