Не поворачиваясь ко мне, он проговорил высоким злобным голосом:
— Говорите то, что вы хотели сказать, мистер Ай.
— Могу ли я задать вам вопрос, сир?
— Да. — Стоя лицом к пламени, он переминался с ноги на ногу. Я был вынужден обращаться к его спине.
— Верите ли вы в то, что я тот, за кого себя выдаю?
— У Эстравена были врачи, которые слали мне бесконечные записи о вас, и еще больше их поступало от инженеров из Мастерских, которые занимались вашим кораблем. Они не могут все до одного врать, и все они говорят, что вы не человек. Ну и что?
— А то, сир, что есть и другие, как я. То есть, я всего лишь представитель…
— Этого союза, этой Власти, ну да, очень хорошо. Ради чего они прислали вас сюда, что вы хотите у меня попросить?
Хотя Аргавен не отличался ни здоровьем, ни умом, ни проницательностью, он здорово поднаторел в увертках и нападках, в риторических красотах, употреблявшихся в разговорах между теми, чьей главной целью в жизни было утверждение величия своего шифтгреттора на самом высоком уровне. Тонкости этих взаимоотношений по-прежнему были для меня белым пятном, но мне кое-что было известно о том напряженном аспекте их, который касался престижа, и о бесконечных словесных дуэлях, которые вытекали из него. Поэтому я не стал вступать в подобную дуэль с Аргавеном, а попытался убедить его в том, что само по себе было непредставимо.
— Я не делаю из этого тайны, сир. Эйкумена хочет вступить в Союз с народами Геттена.
— Чего ради?
— Материальные выгоды. Развитие знаний. Расширение и углубление интеллектуальной жизни. Обогащение всеобщей гармонии для вящей славы Божьей. Любопытство. Приключения. Удовольствие.
Я говорил не таким языком, которым пользуются те, кто правит людьми — короли, завоеватели, диктаторы и генералы; на этом языке не существовало ответов на его вопрос. Аргавен мрачно и недоверчиво смотрел в пламя, переминаясь с ноги на ногу.
— Как велико это королевство в Нигде, эта Эйкумена?
— Пределы Эйкумены включают в себя восемьдесят три обитаемые планеты, и на них три тысячи народов или антропологических групп…
— Три тысячи? Понимаю. А теперь скажите мне, зачем нам, единственным среди этих трех тысяч, иметь дело со всеми этими скоплениями чудовищ, живущих где-то в Пустоте. — Он повернулся, чтобы взглянуть на меня, потому что сейчас он чувствовал себя в пылу дуэли и задал этот риторический вопрос, который можно было воспринимать почти как шутку. Но шутка лишь скользнула по поверхности разговора. Он был — как Эстравен и предупреждал меня — встревожен и неуверен.
— Да, три тысячи народов на восьмидесяти трех планетах, сир, но ближайшая из них отстоит от Геттена на семнадцать лет пути почти со скоростью света. Если вы думаете, что соседи могут ввергнуть Геттен в мятежи и сумятицу, оцените расстояние, на котором они находятся от вас. В пространствах космоса такое понятие, как беспорядки, не имеет смысла. — Я не употреблял слова «война» по веской причине: такого понятия не было в кархидском языке. — Имеет смысл, скорее всего, торговля. Идеями и технологией, со связью через ансибл; продуктами труда и изобретениями, которые доставляют корабли, автоматические или управляемые экипажем. Посольствами, учеными и купцами, кое-кто из которых может прибыть сюда, а некоторые из ваших могут отправиться в дальние миры. Эйкумена — не королевство, а координатор, дом совета для торговли и знаний; без нее связи между мирами, где обитают люди, могут придти в беспорядок, а торговля подвергаться опасности, как вы понимаете. Человеческая жизнь слишком коротка, чтобы можно было осуществлять контакт между мирами через джамп-время, без разветвленной сети связи и управления из центра, без контроля, который обеспечивает непрерывность деятельности; именно в силу всех этих причин и становятся членами Эйкумены… Ведь все мы люди, и вы знаете это, сир. Все мы. Все миры, где живут люди, много периодов назад были заселены из одного мира, из Хайна. Все мы разные, но все мы дети одного Очага…
Никому не удавалось увидеть, как Король в чем-то заинтересован или убедить его в чем-то. Я позволил себе предположить, что его шифтгреттор на Кархиде возрастет, если он поймет, что существование Эйкумены ничем не угрожает ему, но пользы от этого не было. Аргавен стоял мрачный, как старая выдра в клетке, покачиваясь вперед и назад, с ноги на ногу, вперед и назад, время от времени обнажая зубы в болезненной улыбке. Я замолчал.
— Они все такие же черные, как вы?
Цвет кожи у геттениан — желтовато- или красновато-коричневый, но я встречал немало таких же черных, как и я.
— Некоторые еще чернее, — сказал я, — у нас есть все оттенки, — и я открыл свой чемоданчик (который на всех четырех этажах, когда я шел к Красному Залу, вежливо проверяли стражники), в котором хранился ансибл и несколько изображений. Они — фильмы, фотографии, картины, кассеты и несколько кубиков — хранили в себе изображения Людей, маленькая галерея: живущие на Хайне, Чиффоре, сетиане, с планеты «С», Терры и Олтерры, с Уттермоста, Каэтина, Оллула, Фор-Тауруса, Рокканона, Энсбо, Сими, Гдэ и Шишела… Король без интереса посмотрел пару из них. — Что это?
— Женщина с Сими. — Мне пришлось употребить слово, которым геттениане пользуются только по отношению к человеку в последней фазе кеммера — альтернативный термин для обозначения животного женского пола.
— Постоянно?
— Да.
Отбросив кубик, он продолжал стоять, качаясь с ноги на ногу, глядя то ли на меня, то ли куда-то за мной, и отблески пламени по-прежнему играли на его лице.
— Они все такие, как это… как вы?
Мы подошли к тому пределу, планку которого я не мог опускать перед ним. Несмотря на всю их гордость, рано или поздно им придется принимать этот факт.
— Да. Сексуальная психология геттениан, насколько удалось выяснить, представляет собой уникальное исключение среди человеческих существ.
— Значит, все они, на других планетах, находятся в постоянном кеммере? Общество извращенцев? Так мне и говорил Лорд Тибе, а я-то думал, что он шутит. Ну что ж, если даже это и факт, идея эта отвратительна, мистер Ай, и я не вижу, почему человеческие существа на этой земле должны хотеть или просто терпеть общение с существами, столь чудовищно отличающимися от них? Но, может быть, вы прибыли сюда, чтобы сообщить мне об отсутствии у меня выбора?
— Выбор для Кархида принадлежит вам, сир.
— И в том случае, если я вышвырну вас отсюда?
— Ну что ж, я удалюсь. Я смогу сделать еще одну попытку со следующим поколением…
Это поразило его. Он фыркнул:
— Вы что, бессмертны?
— О нет, отнюдь нет, сир. Но джамп-прыжки обладают своими преимуществами. Если я оставлю Геттен, чтобы добраться до Оллула, ближайшего от вас мира, я проведу в полете семнадцать планетарных лет. Прыжки во времени — это способ путешествия почти со скоростью света. Если я просто развернусь, достигнув цели, и вернусь обратно, несколько часов, что я проведу на корабле, станут здесь тридцатью четырьмя годами, и я смогу начать все заново.
Но идея прыжков во времени, которая своим сходством с бессмертием восхищала всех, кто слушал меня — от рыбаков островов Хорден до премьер-министра, оставила его совершенно холодным.
— Что это? — хрипло спросил он, указывая на ансибл.
— Коммуникатор ансибл, сир.
— Радио?
— Тут не используются радиоволны или иные формы энергии. Принцип, на котором он работает, имеет некоторое отношение к гравитации. — Я снова забыл, что разговариваю не с Эстравеном, который читал каждое относящееся ко мне сообщение и умел внимательно и умно слушать все мои объяснения, а с утомленным и раздраженным Королем. — Его задача, сир, — мгновенно передать послание между двумя точками. Любыми. Одна точка может находиться на планете определенной массы, а другая — где угодно, пункт связи может переноситься с места на место. Вот как у меня. Я дал свои координаты своему Первому Миру, Хайну. Кораблю класса НАФАЛ требуется 67 лет, чтобы добраться от Хайна до Геттена, но если я наберу сообщение на этой панели, оно будет передано на Хайн в ту секунду, как я закончу его. Хотите ли вы передать что-либо Столпам Хайна, сир?