— Мне это нравится, — прошептала она, проводя кончиком лезвия по шраму на лбу Мэтью, оставленному когтем медведя много лет назад. Он не мог пошевелиться, и, пока лезвие продолжало свое путешествие, он увидел, как напрягаются ее соски. На нижней губе Венеры Скараманги заблестел пот.
Лезвие прошлось по его переносице.
Ее голос был прерывистым и почти умоляющим:
— Разве ты не находишь меня красивой женщиной?
Когда нож коснулся уголков его рта, словно срезая с него ответ, которого желала Венера, Мэтью Корбетт посмотрел в ее мертвые черные глаза и сказал:
— Я нахожу вас самой уродливой женщиной в мире.
Нож остановился.
— Пошел прочь! — закричала Венера с ледяным ужасом в голосе.
— С радостью. — Мэтью отступил назад, подальше от лезвия. И тут он заметил, что взгляд обнаженной женщины не следует за ним. Ее глаза округлились от ужаса и уставились в точку где-то за его левым плечом. Мэтью невольно обернулся, но там никого не было, кроме рыси, издающей очередное шипение.
Венера, — произнесла фигура в фиолетовом одеянии. Она стояла в нескольких футах позади молодого англичанина, словно только что прошла сквозь стену спальни, — ты цепляешься за ложь.
— Ты лжешь! — Ее лицо напряглось, а губы горько искривились. — Это неправда!
Мэтью попятился. Венера все еще преграждала ему путь к двери. Он решил сменить направление, чтобы снова оказаться на безопасном расстоянии от нее и от рыси, пусть даже она оставалась привязанной. Его сердце бешено колотилось. Он понял, что находится в присутствии настоящей сумасшедшей.
Бедная, бедная Венера. Я пришел показать тебе твое будущее.
— Ты ничего мне не покажешь!
Твоя красота, — продолжал Доминус, — даже сейчас увядает. Этот юноша сказал тебе правду. Как ужасно, что ты отчаянно веришь в зеркало, которое не может быть настоящим.
— Оно настоящее! Я заберу его! Убирайся! — Она занесла нож для удара.
Мэтью поднял руки, готовясь отразить удар, хотя и понимал, что женщина обращается не к нему, а какому-то невидимому существу, чье присутствие было значимым лишь для нее самой.
Доминус? Призрак Блэка привязался к ней? Но ведь эта тварь была лишь плодом его извращенного разума, разве нет?
Дорогая Венера, — прошептало существо голосом, кружившим в вихре сотен других голосов, сливавшихся в одну жуткую интонацию. — Взгляни на свое будущее!
Она знала, в чем ее грех. Она усомнилась в силе зачарованного зеркала. Все это время в ней прорастало маленькое зернышко сомнения, и теперь, когда она оказалась на пороге обретения самого дорогого сокровища, она слишком боялась, что его не окажется в башне Левиафана. Там может оказаться лишь груда бесполезного стекла. И если это будет так, она и сама разобьется прямо там.
Красота, красота… все ради красоты.
Твое будущее, — сказал Доминус, — без зеркала, которого не может быть.
С нарастающим ужасом она посмотрела на свои руки и увидела, как кожа на них начинает сморщиваться. Как истончаются пальцы, как ногти превращаются в желтоватые старческие когти. На коже появились темные пятна надвигающейся немощи.
Пока она с ужасом смотрела на будущее, предсказанное Доминусом, морщинистая кожа поползла вверх по ее рукам, покрыла плечи, затем грудь, сделав ее обвисшей, плоской и грубой. Венера вскрикнула, на глаза навернулись слезы… а потом она осмелилась взглянуть в зеркало.
То, что она там увидела, было похоже на труп. Плоть на ее теле кое-где сморщилась, а кое-где обвисла. Ее грудь, которой она так гордилась, стала плоской и вялой, как флаг в безветренную погоду. Живот превратился в кошмарную груду складок, бедра покрылись синими прожилками и сморщились, а лобковые волосы поредели и поседели. Ее лицо… иссохшее, как призрак приближающейся смерти… некогда черные волосы превратились в рваную белую тряпку, черные глаза, обведенные фиолетовыми кругами, ввалились в череп, и когда она открыла рот, чтобы снова закричать, некогда прекрасные белые зубы превратились в обломки, похожие на старые гнилые пробки.
Она судорожно выдохнула. На ее руках разрастались темные пятна, и в них были смерть, разложение и навсегда утраченная красота. С криком отчаяния она решила в лихорадочном ужасе вырезать их и начала наносить удары ножом, который держала в правой руке, в левую. Кровь брызнула ей в лицо.
Мэтью попятился, пока не уперся в стену.
Венера Скараманга сжимала окровавленный нож в левой руке, чтобы теперь ударить по своей правой. Она все резала, резала и резала, точно не чувствуя боли. Но этого было мало, и она решила отрезать эти отвратительные обвисшие груди, срезать с себя всю эту больную плоть, избавиться от этой трагедии.