Хадсон не привык к тому, что инициативу проявляет женщина. Он привык к грубому, быстрому проникновению. К завоеванию, которое иногда оставляло синяки — и на нем, и на женщине. Обычно женщина бывала жертвой в его руках. Здесь же все было иначе. Здесь не было и речи ни о завоевании, ни о жертве. Здесь было нечто совершенно другое, и он не был уверен, что ему это нравится.
Она сама направила его в свое тело. Обычно он не нуждался в руководстве и свою цель чувствовал достаточно ясно. Но здесь… в ее тепле, пока она целовала его в шею, он был даже благодарен ей за это. Их уносило так далеко отсюда. Где они были в этом мире? О, да… где-то в Италии.
Хадсон не узнавал самого себя. Обычно он бывал груб, а сейчас… его толчки были не быстрыми, а медленными, уверенными и необычайно нежными. Время и мир растворились перед ним. Не осталось ничего, кроме этого момента. Он хотел, чтобы это длилось вечно.
Он смотрел на ее лицо, утопал в ее глазах и чувствовал, что они с этой женщиной созданы друг для друга. Еще через секунду все мысли исчезли, потому что им не было места здесь.
Камилла ахнула под ним и подалась вперед. Она прошептала его имя так, словно это была великая тайна.
Когда его тело содрогнулось в экстазе, ее тело отреагировало тем же. Она прижала его к себе, словно драгоценный подарок. Пока он расслаблялся в настигающей его неге, руки Камиллы гладили его бока и плечи, пальцы скользили по старым военным шрамам, которые он скрывал от посторонних глаз.
Наконец он отстранился от нее и перевернулся на спину. Камилла тут же взяла его за подбородок и поцеловала с пылкостью обжигающего огня, медленно превращающегося в мягкий прохладный туман.
Когда она заговорила, ее голос был тихим, она наклонилась к его уху.
— Я знаю тебя, — прошептала она.
— Лучше не скажешь, — ответил он так же тихо.
Она приподнялась на локтях, чтобы посмотреть ему в глаза.
— Я хочу сказать… Я действительно знаю тебя. Я подумала об этом, когда впервые увидела тебя в тюрьме.
— Что? — Хадсон не поверил собственным ушам.
— Да, — настаивала Камилла. — Я тогда подумала: «Я знаю этого человека. Я уже встречала его раньше».
Хадсон решил, что пришло время рассказать ей о своих чувствах.
— Я тоже думал, что уже встречал тебя прежде, но это же невозможно. Где мы могли встречаться?
Она ответила не сразу.
— В другое время. В другом месте.
— Допустим, но когда и где?
— Сто лет назад, — проворковала она. — Тысячу лет назад. Но мы встречались и были вместе. Вот точно так же, как сейчас.
Хадсон пошевелился и повернулся, чтобы хорошо видеть ее лицо. Ее губы были влажными, а на лбу поблескивали капли пота.
— Как ты можешь объяснить это?
— Ты не веришь в души? — спросила она. — Я имею в виду… что души, которым суждено быть вместе, ищут друг друга и находят, лишь спустя время.
— Ты сейчас несешь чушь.
— Я верю, что мы знали друг друга где-то еще. Где-то в прошлом. Кто может знать, когда? С каждым днем, проведенным рядом с тобой, мне становилось все яснее, что я не ошиблась в первую минуту нашего знакомства, потому что это чувство становилось все сильнее и сильнее. Ты же тоже это чувствовал, не так ли?
Хадсон приглушенно усмехнулся.
— О… то есть, я был египетским царем, а ты царицей?
— Наоборот.
— Ты… была царем, а я царицей?
— Нет! — Она толкнула его локтем в ребра. — Мы оба могли бы быть крестьянами в средневековой французской деревне, а не членами королевской семьи. Это могло произойти где угодно и когда угодно. Сто лет назад мы, возможно, были учениками прусской школы. Может быть, мы были художниками в...
— Боже упаси меня от того, чтобы быть пруссаком! — перебил он. — Один из этих крыс чуть не убил Мэтью. А что до художеств… то я бы в жизни не сумел нарисовать ничего стоящего.
— Ты меня не слушаешь. Ну, допустим, ты мог быть королем, а я твоей королевой.
— Я король! — воскликнул он. — Продолжай, мне нравится эта часть.
— Я не одна верю, что души продолжают жить и после смерти. Это древнее поверье называется реинкарнацией.
Хадсон покачал головой.
— Только что я был королем, а теперь ты говоришь мне о смерти. Может, ты позволишь мне понаслаждаться короной хотя бы до утра?
— Это не колдовство и не суеверие, — продолжала рассуждать вслух Камилла. — Возможно, ты этого и не понимаешь, но это можно назвать… истинной верой в будущее.