- Лили, спасибо тебе большое, - Марлин дернула рукой, а потом пожала плечами, пытаясь уговорить себя продолжить свою фразу. – Ты тогда вступилась за меня, можно сказать, даже отомстила. Это…это очень приятно.
МакКиннон сжимает свои руки в кулаки и смотрит на меня таким взглядом, будто мысленно умоляет ответить. И выглядит это настолько комичным, что на моих губах невольно проступает улыбка, а потом, я начинаю смеяться, смеяться так звонко и искренне, отчего Марлин вопросительно смотрит на меня и заливается краской. Бедная-бедная МакКиннон, она думает, что я поступила так из-за своего Гриффиндорского благородства, а не из-за каких-то своих эгоистичных целей. Не думаю, что стоит ей рассказать, что я сделала то, что сделала исключительно для того, чтобы Катрин Маркиз почувствовала себя никчемной дурочкой с той еще родословной. Не думаю, что ей стоит знать, что мне хотелось причинить боль Маркиз, хотелось унизить ее в глазах общественности, хотелось, чтобы и у нее, наконец, появился ярлык за спиной. А значит все правильно, что все так и должно быть. Я обрываю свой смех, и мое лицо вновь становится серьезным и непроницаемым, а она смотрит на меня своими голубыми глазами и неловко передергивает плечами.
- А ты…ты правда лежала…ну, в…больнице, - она хочет подобрать безобидные слова, думая о том, что мое прошлое как-то задевает меня. Марлин с извинением смотрит на меня, но в ее глазах цвета моря плескается интерес. Я киваю головой в знак согласия и подхожу к столу, усиленно делая вид, будто что-то ищу. Со стороны Марлин исходит тихий вздох, а у меня внутри начинает звенеть боль. МакКиннон что-то говорит мне о том, что у нас похожие жизни и, что мы должны держаться вместе, а я рассеянно смотрю на пергамент, пытаясь сосредоточиться. Она трещит о том, что уже урок и кажется прощается, а я пытаюсь не заплакать.
Когда закрывается дверь, я думаю только об одном: Марлин МакКиннон я бы и даром была не нужна, если бы не прошлое.
========== Глава 5. Заключительная. ==========
Я закрашу глаза твои черной краской,
Отныне лицо твое становится маской.
Ты будешь кричать у меня от боли,
И мы, наконец, поменяем все роли.
Когда ночь начинает править миром, мне становится невыносимо тоскливо. Луна уже давно перестала приносить былой восторг в душу, а ее свет стал таким обыденным и слишком резким, что мне часто приходится плотно закрывать окна шторами. На старинных часах уже ровно полночь, а у меня по рукам стекает теплая алая кровь, странно сверкая от слабого лунного света. На простынях лежит обыкновенное окровавленное маггловское лезвие, пожалуй, самое значимое для меня изобретение, а мои глаза чуть прикрыты, когда же в голове стоит полный хаос. Полагаю, что я потеряла приличное количество крови и, если ее не остановить, то я умру прямо здесь, в девичьей спальне Гриффиндора, в своей кровати. Эта мысль заставляет меня слабо улыбнуться и тихо хмыкнуть. Некрасивая смерть, верно? Слишком долгая и грязная, а ведь хочется просто взять и не проснуться, но нет, - слышите? – нет, я слишком ужасна, слишком омерзительна самой себе, чтобы умереть так быстро. Странно, на самом деле, понимать, что через несколько минут тебя уже не будет в этом мире, что ты не будешь больше ходить на чертовы занятия и общаться с людьми, которых ненавидишь. Только эта мысль для меня нисколько ни прискорбна, а наоборот, внушает долгожданное облегчение и покой. Наверное, именно это чувствовала моя мать, умирая, наверное, об этом думала мать Катрин, выбивая стул из-под своих ног. Ведь какая разница, в конце концов, перестанет ли твое тело вырабатывать кровь и двигаться, если внутри уже все давно сгнило от серости будней. В горле першит, а на глазах застыли слезы, но, а я думаю о том, что самоуничтожение – самое худшее в мире слово. Никакое тело, никакие побои, никакие порезы не сравнятся с тем чувством пустоты, которое зародилось в моем нутре уже неприлично давно. Я приподнимаюсь, случайно столкнув с тумбочки лампу, но меня это не волнует, соседок нет. Они ушли на очередную Гриффиндорскую вечеринку, чья музыка долбилась в дверь, а смех больно резал уши. Они стоят и веселятся, когда я истекаю кровью и почти умираю. Почему-то я думаю, что когда меня обнаружат здесь мертвую, они в ужасе закричат и на их крик прибегут другие. Интересно, как отреагирует Катрин Маркиз? Будет ли она думать, что я перерезала себе вены из-за ее слов? Будет ли Хелен Каркор вспоминать свои слова, сказанные в кабинете зельеварения? А Джеймс? О чем подумает он? Вспомнит ли он тогда всю свою злость, изливаемую на меня? Вспомнит ли свои губительные слова? Если вы думаете, что – да, то вы невероятно наивны. Им всем будет плевать, никто не проронит ни слезинки. Плевать будет моей «семье», плевать будет Поттеру, МакКиннон, Каркор, Маркиз, да всему Хогвартсу будет срать. Видно, такова судьба каждой одиночки. Такова судьба каждой неудачницы, у которой никогда не было друзей и даже людей, которые хотя бы могли поддержать. Я тихо вздрагиваю и в отчаянье закрываю глаза. Мерлин, мамочка, я наконец увижу тебя. Наконец вновь смогу вдохнуть твой цветочный запах и раствориться в нем…Это так прекрасно, - не находите? – умирать и видеть в этом что-то возвышенное и что-то особенное для себя, и без разницы, что учителя с горечью после будут рассказывать ученикам про некую Лили Эванс, а Слизнорт может даже и бросить свою карьеру зельевара. И это неважно, что мои соседки испытают ни с чем несравнимый ужас, а Марлин, возможно, навсегда потеряет веру в мир. В конце-то концов, все мы сущие эгоисты, всем нам плевать друг на друга, так какая мне разница, что будут испытывать другие, если меня уже здесь не будет больше никогда?
Воздуха не хватает, поэтому облокотившись с помощью стены, я перевожу дыхание и, похрамывая, иду в ванную комнату. В последний раз я хочу посмотреть на свое лицо и запечатлеть его выражение лица навсегда, поэтому, включив выключатель, я медленно подняла глаза. На меня смотрела бледная девушка с искусанными губами и странным шрамом на щеке, ее скомканными волосы были небрежно перетянуты резинкой, а бегающие глаза словно поблекли. У нее в глазах болотистая бездна, а лицо неестественно расслаблено, из-за чего вечные морщинки на лбу сгладились. Что бы вы подумали, увидев такого человека на улице? Давайте не будем обманывать себя хотя бы сейчас, когда я умираю. Вы бы не заметили меня, вы бы не смогли различить мое серое лицо и выделить его из массы. Кому-то в этой жизни просто не дано блистать красотой и излучать гребаную индивидуальность, у кого-то просто нет сил отстаивать свое мнение, взаимодействовать с людьми и притворяться. И, к сожалению, этот кто-то – я. Ноги становятся какими-то ватными, а вся комната расплывается в белых пятнах. Руки невыносимо ноют, а от запаха крови тошнит. Мерлин, когда же наступит конец? Я невольно прикрываю глаза, и перед моими глазами пролетает вся жизнь, все мои страдания и радость. Раз, и я строю песочные дамбы с Петунией, а отец, неожиданно подкравшись, фотографирует нас, а мы лишь звонко смеемся. Два, и я сижу в карцере для буйных, привязанная к кровати, под действием успокоительных, а в голове ни одной мысли, ничего не чувствую и только грязный серый цвет. Кто знает, кем бы я была, если бы у меня была хорошая семья, здоровая психика и мама с грустными глазами? Может, я стала бы такой же стервой Катрин или была бы как Хелен? Была бы я так одержима Джеймсом Поттером с мраком вместо сердца или бы напротив, не обращала на него ни малейшего внимания? Так много вопросов и так мало ответа, а время все утекает. Многие люди бояться смерти, бояться просто взять и исчезнуть…бедняги…как же мне их жаль…