— Хуже – отрежу то, чем ты так старательно трясёшь, — мать сделала наигранно грозный вид, но в следующий миг забыла об угрозах и принялась гладить тёмно-синюю шёлковую маечку. Дочь закатила глаза, сама с собой договорилась обязательно научиться тверку и ринулась к зеркалу в коридоре, сметая на своём пути туши, карандаши, помады, тени, пудры, хайлайтеры — всё, что видела и сочла нужным попробовать. Примерно через двадцать минут тщетных попыток вывести ровный контур стрелок она с криком ворвалась в комнату: «Мааа!». «Не шуми! Сядь! Я исправлю! Не вертись! Ты хочешь сама краситься? Не психуй! Всё! Одевайся! Вон с глаз моих! Позвони, как доедешь! Ты ночуешь у Лизы? Прекрасно! Я тебе многое позволяю, так что будь добра держать меня в курсе…».
Хлоп!
На этом поучительный монолог Инны закончился, ведь юная особа набросила одежду, прыгнула в каблуки, схватила красивый подарочный пакет и бахнула входной дверью так, что с потолка в подъезде посыпалась штукатурка. Путь вниз по лестнице со второго этажа был менее приятным (неумение носить каблуки давало о себе знать). Однако, преодолев это мимолётное затруднение, девушка подошла к двери подъезда, поправила слетевшую лямку майки, отбросила каштановый локон назад и распахнула дверь...
Май. Что ты творишь с людьми? Какими такими каруселями ты доводишь их вестибулярные аппараты до полного изнеможения? Каким образом ты парализуешь сердечные мышцы и сковываешь лёгкие? Не отвечай. Не раскрывай своих тайн. Люди любят, когда их обманывают, обводят вокруг пальца, подсовывают на блюде сладкую ложь. Май. Сколько рифм ты рождаешь в воображении поэта? Май, рай, обнимай, приезжай, обожай, играй, предавай, страдай, забывай. Рифмовать глаголы — что может быть легче? Однако же именно ты, Май, притягиваешь их к себе, как ядро атома держит электроны. Ты не даешь человеческому существу чахнуть в бездействии, ты выжигаешь последние апрельские оттепели из их сердец, раскрывая души навстречу друг другу.
...Дверь распахнулась и впустила сладкий аромат черёмухи в гнетущий серой сыростью подъезд. Анна шагнула через порог, пошатнулась, поругала чёрные туфли, собственные ноги, неровный бетонный пол, преодолела три крутые ступени, прошмыгнула, проваливаясь вглубь, по песку детской площадки к манящему дереву и потянулась пальцами левой руки к крохотной веточке, усыпанной белыми лепестками.
— Уйди с песка! — закричала высунувшаяся в окно мама, девушка вмиг отпрянула от растения и побежала на асфальтированную дорожку возле дома. — Тебе совсем не жалко туфли?! — Анна хотела ответить что-то вроде «да знаю, знаю, больше не буду», но не успела, ведь прямо у её коленей затормозила красная «четырка». Одна фара была нерабочей, поэтому автомобиль не ослепил девушку. Эта потрёпанная жизнью машина могла убить разве что мощностью раздающихся на всю улицу децибелов.
— Нюрок, ты совсем страх потеряла? — закричал высунувшийся из окна водитель.
— Бес! Смотри куда едешь! Тебе мало штрафов? Хочешь ещё уголовку? — ответила перепуганная девушка.
— Артём! Вези аккуратнее, или я никуда больше её не отпущу! — донёсся голос матери.
— Всё пучком, Ин Макарна! — ответил молодой человек. Аня заняла заднее сиденье, положила подарок рядом, помахала маме в открытое окно, улыбнулась по-детски искренне и тут же глянула в водительское зеркало наигранно нахальным взглядом, вымолвив: «Заводи, кальян стынет!».
Бес (Бессонов Артём) был старым знакомым Ани и парнем её подруги Лизы, которой сегодня исполнялось шестнадцать лет. Торжество должно было состояться в другом городе, куда недавно переехала именинница. Тот город был больше, богаче на всякого рода развлекательные заведения, и находился он в тридцати километрах от родного посёлка Ани. По дороге Артём заехал за ещё одной гостьей — Катей — и все последующие полчаса молодые люди провели в объятьях уличного рэпа и незамысловатой попсы из старенькой магнитолы.
— Ты когда в универ, Тём? — спросила Катя. — Сессии там, зачёты, экзамены, все дела… или ты покупаешь?
— Ничего вы, школота, не понимаете, я вольный казак, хочу — посещаю, хочу — нет!
— А честно?
— Да, я покупаю.