— Послушайте, Борис Александрович, я Вы догадываетесь, чем мы тут занимаемся?
— Ну я же не ребенок, — чуть помедлив, ответил тот, не отводя взгляда.
Денису показалось, что в его глазах на долю секунды блеснуло что-то холодное и стальное, но тут же исчезло.
— И Вы не испытываете по этому поводу никакого дискомфорта?
— Я? — изумился тот, вроде бы даже искренне. — А почему бы это мне следовало испытывать дискомфорт?
— Ну, не знаю, — пожал плечами командир. — Многие бы испытывали…
— Вы слишком серьезны, молодой человек, — заявил Борис Александрович. — Так нельзя.
— Да, мне это уже говорили…
— Относитесь ко всему этому как к работе. И не думайте, что Вы есть уникальный субъект на планете Земля. Не только Россия-матушка вместо меча или булавы в открытом бою кинжалом в бок в темной подворотне бьет. Уж Вы мне поверьте. Даже больше скажу — она в этом виде спорта хоть и играет в высшей лиге, но в чемпионах никогда не ходила. Это как онанизм, Денис Алексеевич. Только в геополитическом масштабе. Никто об этом в слух не говорит, но все этим занимаются. Или занимались раньше. Или будут заниматься в будущем…
Они некоторое время смеялись удачной шутке, а затем медленно пошли к машине, обсуждая детали операции на ходу.
07.08.2009. 20:34
— Приветствую, Учитель.
— И тебе не кашлять. Как прошло?
— Нормально. Поговорили. Согласовали действия…
— Ты все правильно сделал? Тебя страховали?
— Правильно…
— Повтори отзыв.
— Зачем?
— Повтори, я сказал.
— "Курить вредно, молодой человек. Даже в таком молодом возрасте".
— Ты абсолютно уверен, что он правильно ответил. "Курить вредно, молодой человек…?"
— Да уверен я! Послушай, Учитель, я может быть, не лучший твой ученик, но сигнал о провале запомнить способен. Он точно сказал — "молодой человек". Да чего случилось-то?
— Ахилл погиб.
— Как…
— Застрелился.
— Неужели взяли "спеца"?
— Ужели, ужели… Хорошо хоть у остальных вроде бы все в порядке. Хотя Нестор и Агамемнон еще не отзвонились.
— Как такое могло произойти?
— Главразведупр прошляпил. Центр говорит: извиняются, мол…
— Да на кой нам их извинения?
— Я о том же. Уверяют, что провал будет локализован в ближайшие часы.
— Ты им веришь?
— Несомненно. Операция на контроле на самом "верху". Если провалимся по их вине, им головы там всем поотвинчивают. К тому же, "контора" серьезная. Вряд ли стали бы преуменьшать опасность.
— Все равно надо перестраховаться…
— Ты, деточка, меня еще жить поучи… Завтра жди инструкций. Позвоню. Перепроверишь своего…
— Мне пацанам говорить?
— Зачем? Впрочем, как знаешь…
— Он хоть успел передать дела?
— В самый последний момент.
— Я бы так не смог…
— Поэтому ты и не старший командир…
14.08.2009. Россия, Москва. ул. Октябрьской Ж.-Д. Линии. 19:07
"Нет, ну какое все-таки тупорылое название! — в очередной раз подумал Шурш, проходя под эстакаду Дмитровского шоссе. — Это ж надо было, мамкина норка, так улицу назвать!".
Он смачно сплюнул на тротуар, наступив на свой же плевок тяжелым армейским ботинком с белой шнуровкой. Затем несколько раз провел огромной лапой по голове, разгоняя кровь в черепе. Ладонь приятно прочесала только-только пробивающиеся ростки жестких светлых волос.
"Зарос. Побриться надо", — отметил про себя Шурш.
Наверное, никто в целом свете уже не помнил, почему Александр Георгиевич Карасев, человечище под метр девяноста, легко жмущий от груди полтораста, автомеханик (каких поискать) с трехлетним стажем и командир одной из лучших "боевок" "Железного креста", получил такую дурацкую кличку. А Шурш помнил. Нет, не то, чтобы он как-то напрягался по этому поводу. Он вообще был не из обидчивых. Шурш так Шурш. Просто его прозвище служило ярким примером того, как глупая случайность может изменить имя человека, а то и саму судьбу.
Как то, еще до армии, направились они с друзьями в парк Горького: проветриться, попить пивка, а если повезет — разукрасить физиономию какому-нибудь "черному". Шли от метро "шумною толпою", с девками, пивом и постоянными "подколами". Шурш, вернее, тогда еще вовсе и не Шурш, а самый обычный Саня, на Крымском мосту немного отстал от толпы, объясняя одной знакомой девчонке что-то на его взгляд важное. И вот в этот самый момент приспичило Миллеру, старому другу и соратнику (сейчас в Германии, капрал, альпийский стрелок) за каким-то фигом позвать Саню. И вот поворачивается этот стрелок, мамкина норка, с бутылкой пива в одной руке, с телкой — в другой, и орет, что есть мочи: "Шурик". Вернее, не так. Так оно было задумано. А получилось, прозвище на всю жизнь. В общем, орет он: "Шур…", и вдруг громко икает и на выдохе заканчивает громким "Ш"!