Строев видел, как в просветах дыма партизанки выносили с поля боя раненых: делали они это поразительно спокойно, не метались на частой шахматке разрывов и даже помогали нашим санитарам из дубровинского батальона.
Зимние дни коротки и знобки, но этот день показался Строеву длиннее и жарче летнего: тринадцать контратак, следовавших одна за другой, отбили полки дивизии. Немцы стремились во что бы то ни стало вклиниться между полком Мамедова и бригадой партизан, где обжитые траншеи переходили из рук в руки. На закате блеклого, негреющего солнца, когда, казалось, обе стороны измотались до предела, немцы начали новую контратаку, четырнадцатую по счету.
Наши батареи не стреляли, экономя последние снаряды на всякий случай, для самообороны. Строев только что послал Мамедову свой символический резерв — учебную роту. Но она опоздала. Противник оттеснил батальон Дубровина к самым огневым позициям противотанкового дивизиона, который располагался на фланге кучно, и артиллеристам Лебедева ничего не оставалось больше, как вместе с пехотой защищать орудия любой ценой.
— Вперед! — крикнул Борис, широко размахивая парабеллумом, точно клинком, над головой.
Микола Тишин схватил свой автомат и первым шагнул из-за щита. На какой-то миг он остановился в нерешительности, оглядывая поле боя, по которому бежали немцы, — ему вдруг стало страшно на открытом месте, но Лебедев был уже впереди него, и Микола, выругав себя, кинулся вдогонку Лебедеву. Когда он поравнялся с капитаном, то вспомнил неожиданно Оксану: теперь уж никакая сила, кроме самой смерти, не могла бы остановить его. Он почувствовал ребячью легкость во всем теле, он больше ничего и никого не видел, лишь этого одного-единственного немца, бегущего прямо встречь ему. Тишин дал короткую очередь по немцу. Тот упал, загребая раскинутыми руками воздух, будто воду. Но за ним, за этим огромным немцем, был, оказывается, еще другой, поменьше. Микола не успел выстрелить, как второй немецкий автоматчик повалился навзничь. Он коротко оглянулся по привычке артиллерийского наводчика и увидел справа-сзади капитана Лебедева.
— Ложись! — приказал начарт полка.
Еще не понимая, зачем надо сейчас ложиться, когда только началась контратака, он бросился на землю рядом с первым убитым немцем и на локтях подвинулся к нему, чтобы укрыться за его телом. Как раз в это время ударили вражеские минометы. Частые разрывы дико заплясали вокруг Тишина. Он ткнулся головой в еще теплый бок немца. В ушах звенело нестерпимо. Горячие цветные круги, наслаиваясь друг на друга, поплыли перед глазами. И он так ясно, с такой осязаемой рельефностью увидел в этих радужных кругах живое лицо матери, что позвал ее не шепотом, как случалось в глубоком сне, а полным голосом, как в детстве, наяву. Но тут же вздрогнул: чья-то рука мягко коснулась его руки. Он открыл глаза. Подле него был Лебедев. Он обрадовался и растерялся: неужели капитан услышал, как позвал он свою маму?..
Огневой налет начал стихать. Микола искоса глянул вправо, потом влево. Солдаты затаились в ожидании конца обстрела, — кто в воронке, кто за болотной кочкой. Густая цепь противника тоже залегла. Их разделяло полсотни метров. Что за черт, когда же немцы успели отползти? Но если бы Тишин посмотрел назад, то понял, что никто из немцев не ушел обратно, — они остались навсегда на этом безобразном поле, вперемешку с нашими бойцами, а там, впереди, была уже вторая цепь.
— Вперед, за мной! — снова крикнул Лебедев.
Тишин в два прыжка опередил начарта. Он не видел и не мог видеть, как дружно поднялись за ним другие, как справа его стали обгонять автоматчики Дубровина. Ему казалось, что он один теперь летит навстречу немцам — будь что будет! — и пули сторонятся его, жалобно посвистывая, и там, куда он бежит, надломилась вражеская цель, мгновенно образовав просвет. Да нет, это совсем не страшно, когда идет атака. Лиха беда — оторваться от земли, а дальше ты во власти ветра боя, который вмиг подхватывает тебя, как парус, и мчит куда попало — на отмель смерти или на скалу бессмертья.
Микола и не заметил, что на помощь артиллеристам встали партизаны. Рядом с мужчинами шли женщины — не санитарки, не поварихи, не связистки, а самые настоящие стрелки. И появление их среди мужчин все разом переменило на поле боя. Казалось, это идут не простые земные женщины, а богини победы.
Микола увидел партизанок лишь тогда, когда цепь противника внезапно заколебалась. Он с маху, как убитый, ничком упал в мелкую воронку, чтобы перезарядить свой автомат. Сербки, идущие в контратаку, поразили его сильнее шальной пули. Он даже не мог встать сразу, ошеломленный тем, что это женщины такие же, как его сестра Оксана. И она пошла бы вместе с ними, готовая погибнуть или победить. Что бой в сравнении с проклятой виселицей?.. Тишин вскочил и, умеряя шаг, выбирая цель, начал бить по немцам на рассчитанном ходу…