Немцы отхлынули.
Строев опустил бинокль, вытер пот со лба и оглянулся. Позади него стоял наштадив.
— Что у вас, Дмитрий Павлович? — охрипшим голосом спросил Строев. В другое время он бы удивился такому редкому гостю на НП. А сегодня ничто уже не могло удивить его.
— Я приехал с документами, — сказал Некипелов.
— Боевой приказ?
— Нет. Распоряжение по кадрам. К сожалению, генерал все нездоров.
Это были выписки из приказов по личному составу: майор Зотов срочно отзывался в штаб фронта для направления на учебу в академию, а капитан Лебедев — в Белград, в распоряжение Верховного командования НОАЮ.
— Почему не доложили раньше? Эх, вы!.. — Строев вызвал к телефону Мамедова и приказал откомандировать капитана Лебедева в штаб дивизии, временно назначив на его место кого-нибудь из артиллерийских офицеров — по своему усмотрению.
Он бросил трубку и стоял молча, стараясь подавить вспышку гнева.
— Я собирался доложить генералу…
— Идите.
Начальник штаба поджал тонкие губы — час от часу не легче! — и пошел к своему автомобилю, который ждал на обратном склоне изрытого воронками холма. Невдалеке грохнула увесистая мина. Никто на НП даже не пригнулся, а Некипелов с явным опозданием неловко припал к земле, но тут же вскочил, сделав вид, что споткнулся на бровке чертовой воронки, и с показной, демонстративной храбростью зашагал дальше, как ни в чем не бывало.
Строев сейчас испытывал к нему брезгливость. Он отвернулся, стал бесцельно рассматривать передний край, слегка затянутый ранними сумерками.
Утром чуть свет позвонил Бахыш.
— Отправили Бориса? — немедленно поинтересовался Строев.
— Борис тяжело ранен, товарищ одиннадцатый…
— Когда, как?!
— Только что. Он уже было направился в штаб дивизии. Все радовался, что остается в Югославии инструктором у партизан… Наверное, снайпер…
— Неужели ранен тяжело?
— Да, под левую лопатку. Лежит без сознания. Отправляем в медсанбат.
— Сию же минуту! Слышите! Возьмите любой виллис у артиллеристов. Не теряйте ни минуты!..
Строев присел у телефона… Борис, Борис, как не повезло тебе, дружище. Но надо выжить, выдюжить, непременно. В грудь — это не очень страшно, если бьется сердце. Должна выручить молодость. Лишь бы ты преодолел критический барьер, а там увезут тебя в тыловой белградский госпиталь, и Неда, твоя Неделька, обязательно выходит, поставит на ноги…
— Иван Григорьевич, — тронул его за локоть командующий артиллерией дивизии, — прибыл офицер связи от штаба Пролетарского корпуса.
— Иду, — и он направился в землянку вслед за подполковником Сосновским.
Через час на НП появился генерал. У него был вид совершенно больного человека. Строев сказал ему:
— Напрасно вы не отлежались как следует.
— Нет уж, хватит, мне сегодня получше… А то скажешь потом, что воевал один, — в шутку добавил он.
Но никто не улыбнулся, и комдив перешел на свой обычный тон:
— Поезжай, Иван Григорьевич, на командный пункт, отдохни немного.. Только не очень здорово ругай там Некипелова. Старик и без того переживает, что вовремя не доложил приказ о Лебедеве.
— Переживает? Его счастье, что на войне трудно отличить злой умысел от доброго намерения.
Бойченко сдержался, чтобы не привлекать внимание офицеров к своему разговору с заместителем. «Ишь ты, — подумал он, когда уехал Строев. — Чувствует поддержку сердобольного комкора».
На следующий день, когда полки стали сосредоточиваться близ старинной крепости для переправы через Дунай, майор медицинской службы Чеканова официально сообщила в штаб, что капитан Лебедев скончался, не приходя в сознание.
Множество разных смертей видел на своем веку Строев, но гибель юноши, влюбленного в военную историю, с такой болью отозвалась в его душе, что он места себе не находил. По узким улочкам крепостного городка с утра тянулись к фронту болгарские войска: пехота, артиллерия, обозы. Русские встречались с братушками как старые знакомые и, пользуясь очередным затором на дороге, угощали друг друга табачком, сигаретами, обменивались фронтовыми сувенирами — зажигалками, авторучками, самодельными мундштуками — и пели вместе о Волге и Дунае. Строев прислушивался к ним, завидовал их солдатскому оптимизму, но как только движение возобновлялось, опять возвращался к мыслям о Борисе.