Под вечер в бондаревский полк прибыл истребительный противотанковый дивизион. Лецис решил взглянуть, как устраиваются на новом месте и артиллеристы.
Среди них тоже было много незнакомых лиц, и он подумал, что давненько, выходит, не навещал истребителей танков. Непорядок. Хотя личный состав таких перволинейных подразделений обновляется быстро, как и в пехоте, но это не оправдание для него.
— Разрешите обратиться, товарищ подполковник?
Лецис поднял голову и встретился лицом к лицу с сержантом в нагольном полушубке, который стоял перед ним навытяжку, молодо расправив плечи.
— Да, пожалуйста, — сказал он и поискал глазами, где бы тут присесть с устатка.
Он расположился на невысоком штабельке снарядных ящиков, а сержант все еще стоял по команде «смирно», не зная, как вести себя в таком случае. Лецис показал на свободное место рядом.
— Так что у вас, товарищ Тишин?
Микола заметно смутился оттого, что, оказывается, сам начальник политотдела знает его фамилию, и продолжал стоять перед ним, растерявшись окончательно. Лецис покачал головой, улыбнулся.
— Что же вы? Садитесь.
— Я постою, товарищ подполковник.
— Как будет угодно. Итак, слушаю. Я хочу вступать в партию…
— В чем же дело? Подавайте заявление. Рекомендации есть?
— Все есть, товарищ подполковник. Но, говорят, что меня могут не принять.
— Кто говорит?
— Тут один…
— И что говорит этот о д и н?
— Я же был на оккупированной территории, товарищ подполковник.
— Но в действующей армии вы, кажется, больше года. И награды у вас, кажется, есть. Так ведь, товарищ Тишин?
— Три ордена, ну и медали. — Вполне достаточно.
— Но, говорят, что ордена орденами, а…
— Как это так — ордена орденами? Конечно, награда — не пароль, по которому тебя немедленно принимают в партию безо всяких. Однако боевой орден — неплохая рекомендация.
— Значит, можно подавать заявление, товарищ подполковник?
— Вполне можно, — сказал Лецис и посмотрел в его юные доверчивые глаза.
— Но говорят, товарищ подполковник, что надо было вступать в партию в начале войны, а не в конце, что в конце-то войны любой и каждый норовит вступить.
— Кто это у вас тут занимается такой «политработой», с позволения сказать? Во-первых, любого и каждого мы не принимаем. Во-вторых, тот, что н о р о в и т вступить, сразу виден по полету.
— Извините, товарищ подполковник, мне уж хотелось все узнать, чтобы быть в партии как у себя дома.
— Верно, товарищ Тишин, в партии надо чувствовать себя именно как дома, а не как среди временных знакомых.
— Разрешите идти, товарищ подполковник?
— Да, пожалуйста, дел у вас сегодня хоть отбавляй…
Тишин торопливо козырнул, неловко повернулся кругом на льдистом, подтаявшем снегу и побежал к своему расчету. Он давно собирался поговорить с начальником политотдела, который, по слухам, стал большевиком в то время, когда его, Миколы, и на свете не было. И вот, наконец, сегодня, представился удобный случай. Теперь-то он уж ни в чем не сомневался, раз сам подполковник Лецис одобрил его намерение. Пусть этот старшина Нефедов, помкомвзвода, не упрекает его в том, что он будто бы выслуживается. Три ордена получил — выслужился. В партию решил вступить — опять чтобы выслужиться. Да перед кем? Перед смертью, что ли? И в чем его вина, если он вместе с земляками был перехвачен в поле немецкими мотоциклистами в сорок первом? А если воюет зло, не боится ни черта, ни дьявола, так ведь ему надо еще особо, дополнительно посчитаться с немцами — за Оксану.
— Где пропадал? — спросил недовольным тоном старшина Нефедов.
— Говорил с заместителем командира дивизии по политчасти, — нарочно, на высокой ноте, задиристо ответил Микола Тишин.
— Кто разрешил?
— Он сам и разрешил.
— Устава не знаешь! — повысил голос помкомвзвода.
— А я обращался вовсе не по службе, я по партийной линии.
— Ну и что он тебе сказал?
— Сказал, чтобы подавал заявление.
— Хм… — Нефедов осекся, швырнул сердито окурок в снег. — Бери лопату, хватит рассуждать.