Некипелов стал докладывать обстановку во всех деталях, хорошо понимая, впрочем, что все это уже известно комкору со слов комдива. Он слегка бравировал своей памятью: не глядя на карту, называл населенные пункты, высоты и иные ориентиры в полосе обороны дивизии и на стыках с ее соседями. Шкодунович терпеливо слушал, изредка поглядывая на офицеров. У каждого на ремне по нескольку гранат, кобуры туго набиты запасными обоймами, полевые сумки тоже распухли, наверное, от патронов, и в углу, отливая желтизной прикладов, стояли новые, с и г о л о ч к и, автоматы. Да и у самого начальника штаба красовались сбоку темно-зеленые л и м о н к и, прихваченные с партизанским шиком к дорогому, фигурной строчки, глянцевитому ремню. Одним словом, штаб был во всеоружии.
— Вид у вас, товарищи, весьма воинственный! — сказал командир корпуса, затаив улыбку в смоляных усах.
Некипелову не понравилась его ирония, он заметил:
— На бога войны надейся, а сам не плошай.
— Кстати, плошать-то никогда не следует, — охотно согласился генерал. — Ну-с, теперь я коротко введу вас в общий курс событий.
Некипелов расстелил перед ним с т р а т е г и ч е с к у ю карту-пятисотку.
— В районе Бичке противник остановлен подоспевшими артполками резерва фронта. Сюда же переброшены один танковый и два мехкорпуса. Под Замоем, как вы догадываетесь, положение также начинает стабилизироваться. Главное сейчас — жесткая оборона. Не буду скрывать, мы срочно оборудуем вторые оборонительные рубежи, вот здесь и здесь, — генерал размашисто провел жирные линии восточнее села Чаквар, за командным пунктом корпуса. — Так что вы сами понимаете, какая ответственность ложится именно на вас.
Обступившие его офицеры молчали: эти вторые рубежи озадачивали каждого из них. «А все же он чего-то не договаривает», — решил Некипелов, искренне недоумевая, как можно таким бодрым тоном рассуждать о незавидном положении, в котором очутился корпус.
— Кстати, вы правильно поступили, что вооружились до зубов, — сказал в заключение комкор и отошел от карты.
На пергаментных залысинах начальника штаба заметно проступил румянец. Сутулясь по-стариковски, он аккуратно сложил г а р м о ш к у пятисотки — глаза бы не глядели на нее! — и попросил разрешения закурить.
— Курите, курите, товарищи! — сказал Шкодунович.
Когда-то он помнил в этом штабе любого вестового, хотя командовал дивизией всего два месяца. Теперь же вокруг все незнакомые лица, за исключением полковника Некипелова. Тогда Некипелов был майором, помощником начальника оперативного отделения, и вот дотянулся до наштадива. Значит, мужик дельный, пусть и не кадровик, а к л а с с и ч е с к и й запасник, как сам он называл себя в то время. Одно плохо: сразу попал в дивизионный штаб, минуя полк с его т е р м и ч е с к о й закалкой духа.
Взгляд комкора неожиданно остановился на Головном.
— Ба-а, да тут у меня еще один старый знакомый! Как поживаете, капитан?
— Спасибо, товарищ генерал, неплохо.
— Рисуете?
— Рисую.
— Видал ваши отчетные карты. С таким талантом можно и в генеральный штаб!
«Определенно чего-то знает», — думал Некипелов о командире корпуса, который — странное дело! — находит еще время для разных пустяков.
Но Шкодунович знал сейчас не больше, чем все эти штабные офицеры: он просто побывал сегодня на переднем крае и убедился лишний раз, что пехота сорок пятого года, давно переболев т а н к о б о я з н ь ю, не страшится теперь ни черта, ни дьявола — ни танков, ни окружений.
— Ну-с, мне пора, — Шкодунович встал, поискал глазами свою папаху из серого каракуля.
— Пожалуйста, вот она, товарищ генерал, — Некипелов подал ее комкору и, собираясь проводить гостя до машины, накинул шинель на плечи.
У ворот они столкнулись лицом к лицу со Строевым.
— Где вы пропадаете, Иван Григорьевич? — спросил командир корпуса таким тоном, будто и заезжал только ради Строева.
— Я сейчас прямо из штаба армии, выбивал там противотанковые мины.
— Одним словом, выступали в роли чрезвычайного уполномоченного по м и н о з а г о т о в к а м?
— Приходится.
Генерал учтиво повернулся к начальнику штаба, энергично пожал ему руку. Некипелов, польщенный вниманием комкора, поспешил оставить их вдвоем. Шкодунович взял Строева под локоть, и они пошли вдоль улицы, на восточную окраину села. За ними, поотстав немного, тронулся генеральский виллис.
Строев сбоку, мельком посматривал на Шкодуновича: лицо осунулось, веки набухли от бессонницы, даже усы повяли, но в глазах все та же мягкая лукавость, за которой может скрываться что угодно: боль, досада, изнуряющее беспокойство.