Строев постоял у ворот, огляделся. Зимнее небо задумчиво роняло на село мокрые снежинки. Они таяли на лету, подхваченные низовым адриатическим ветром. С юга надвигалась оттепель, тонко вызванивала капель под крышами. Полная иллюзия русского апреля, который дорог Ивану Григорьевичу с детских лет, когда его, мальчишку, посылали затемно на первые проталины в горах, пасти скот. Целую вечность он не был на Урале. Кажется, с тех пор, как ушел на службу. Все собирался навестить, да и не собрался. Но теперь-то уж обязательно заглянет после победы. И не потому, что людей тянет под старость лет на родину, точно люди не могут без того, чтобы круг их странствий не замкнулся. А потому, что любой человек на фронте живет далеким прошлым, и сколько пылких обещаний дано тут юности в самые длинные минуты перед боем. Надо, надо выполнить все эти обещания, которые, быть может, хранили тебя в твой смертный час. Это не суеверие, это вечный поиск душевной опоры на войне.
Он решил было зайти к Панне, но поздно уже. Не стоит ее будить, если тебе самому не спится. Ну разве не странно, что они встретились на фронте, что их свела именно война — этот главный разводящий людских судеб.
Строев хотел снова закурить, однако сигареты кончились. Ну и ладно: голова сегодня как пивной котел — то ли от табака, то ли от ранней хмельной оттепели. Неужели скоро весна? Солдаты ждут очередную смену времен года, как смену частей на переднем крае после изнурительных боев на старом, всем надоевшем участке обороны, когда можно будет отдохнуть в ближнем тылу, набраться сил для нового броска вперед. Но впереди весна необыкновенная: без передыха, без долгого постоя в мадьярских деревнях, без ожидания конца распутицы. А пока что в Венгрии только оттепель, и не сегодня завтра жди крепкого морозца. Это и понятно: до календарной-то весны еще целых шесть недель. Что они принесут с собой?
Батальон Дубровина был выведен в резерв комдива с самого начала немецкого контрнаступления на Бичке. Он занял все жилые постройки господского двора, расположенного на северо-западной опушке Баконского леса. Тут не нужно было рыть щели, чтобы укрываться в случае бомбежки: хватало винных бункеров. Андрей Дубровин, получивший недавно звание майора, сам следил за тем, чтобы его люди не устраивали пирушек. Он выставил круглосуточную охрану у главного подвала, где хранились такие запасы белого венгерского, которых не исчерпала бы и вся дивизия, и приказал выдавать к обеду по кружке вина на брата, чтобы не очень раздражать солдат чрезмерной строгостью. Солдаты оценили такой жест комбата. Понимали: где кружка — там и вторая. Ну, а на свежую баранину и кое-что другое никаких норм вообще давно не существовало.
— Наконец-то на курорт попали! — смеялись автоматчики, принимая из рук старшин полные канистры с белым венгерским.
Но трофейное вино приходилось отрабатывать. Командир батальона ввел в действие м и р н ы й распорядок дня: с утра до вечера стрелковые роты занимались боевой подготовкой, даже ходили в учебные атаки на прилегающие к господскому двору высотки. Особенно доставалось полковым минометчикам, которые были приданы батальону для пущей важности. Дубровин заставлял их по нескольку раз менять огневые позиции, неотступно следуя за пехотой. Так что кружка вина с лихвой окупалась солдатским потом. За глаза полковые минометчики поругивали комбата, — зачем вся эта игра в солдатики, когда воюют не первый год, а по вечерам, усердно сочиняя письма домой, никак не могли нахвалиться к у р о р т н о й жизнью.
По вечерам и сам Дубровин, уединившись в барском кабинете, писал матери. Если бы все эти листки, отправленные ей за три с половиной года, сложить вместе, то пожалуй, не затискал бы их и в вещевой мешок. Мать просила сообщать коротко, — жив, здоров и все, но он-то знал, как любит она читать подробные, обстоятельные письма с той поры, как ее Андрюша, комсомолец, уехал на стройку в Орск. Он стал помогать маме с шестнадцати лет, отказывая себе в самых соблазнительных ребячьих удовольствиях. В кино не пойдет лишний раз, а деньги соберет и вышлет в конце месяца. Каково же было его удивление, когда мать назвала однажды такую сумму сбереженных денег, о которой он и предполагать не мог. Неужели столько заработал? Он мягко упрекнул ее, чтобы не обидеть. Но она обиделась, сказала: «Вот женишься, тогда хозяйничай, как знаешь. А пока я за тебя в ответе перед людьми». Жениться помешала ему финская война, вслед за которой началась эта — главная. Хорошо, что успел осилить строительный техникум без отрыва от производства. Так и пошел под огонь — необласканный, нецелованный, о чем прямо, без стеснения говорила мать в суматошные деньки его побывки осенью сорокового года.