Прежде чем тетя шла накормить Лею, дядя обходил целый дом, чтобы проверить нет кого-то чужого.
Однажды, когда сидели за столом, тетя спросила:
– А может, следовало бы сказать, что мы прячем евреев. Они спасли бы их, а так мы не знаем, как долго мы еще сможем их скрывать и что дальше будет с Леей.
– Откуда мне якобы знать, что они спасут Лею? Всякого рода швали развелось сейчас на земле. И не знаешь, кому верить, кому нет – ответил дядя и замолк. – Да разве я знаю, кто они на самом деле? – добавил он.
– Они говорили по-польски – робко заметила тетя.
– Сегодня много людей говорит и по-польски, и по-русски – угрюмо закончил дядя и оперся о стол.
Некоторое время они молчали. Им казалось, что кто-то крадется во дворе. Они насторожились.
Минуту позже раздался громкий стук в дверь, но прежде чем дядя успел встать, дверь вместе с коробкой рухнула. В дверном проеме стояли все те же молодые люди в кожаных куртках, которые провели ночь у дяди, а за ними несколько толстых здоровяков с бычьей шеей и зловеще сверкающими глазами, с топорами и вилами в руках.
– Здравствуйте – с ядовитой любезностью поздоровался один из них.
Дядя остолбенел, тетя тряслась как в лихорадке.
– Ну, господин Вильчинский – певуче и весело сказал другой в кожаной куртке. – Извините, что дверь сама выпала, но у вас какие-то слабые петли – иронизировал он. И указал трем извергам с лицами трупов на шкаф, как бы он давно уже знал, где укрытие. Вдобавок, он знал фамилию дяди.
Те набросились на шкаф. Когда они повалили его на пол, открылся вход в пустую каморку.
– А это что? – брюзгливо спросил самый низкий из них. – Третья комната? А вы, господин Вильчинский, говорили – продолжал ядовито – что у вас только две, не так ли?
Тетя отступила и прислонилась к печи.
– Спокойно, Петро, спокойно – сдерживал его тот старший. – Это пани и по пански поговорим. – Он подошел к тете, скаля зубы, а потом к дяде и засмеялся. – Не правда ли, господин Вильчинский, что с вами, полячками, надо по пански? – продолжал он издеваться.
Дядя молчал с окаменелым лицом.
– Вы что-то неразговорчивые. – Он кружил вокруг стола. Другой, низший, приглядывался каморке, где еще несколько дней назад прятались Лея и дети. Дядя благодарил в душе, что их переселил.
Низший засмеялся саркастически.
– Ох, как хитро. Будто шкаф, а на самом деле укрытие.
Он наклонился над дядей и зловеще спросил:
– Ну, где жидки?
– Какие жидки? Вы же видите, что никого здесь нет. А когда-то это была комната ребенка, но когда сын вырос, мы ее закрыли, зачем же нам пустое помещение – объяснял дядя.
– Ага! Комната ребенка? Ну ладно! – иронизировал высший.
– Да, там ребенок играл – подтвердил дядя.
– Ну и где сейчас ребенок? – спросил низший. Оба ходили вокруг дяди, останавливались и кружили дальше.
– В Станиславе, на службе – ответил дядя.
– Ах, на службе у других ясновельможных панов – смеялся высокий.
– Хватит! – рыкнул вдруг низший. – Где жидки, которых вы прятали за шкафом?
– Стефан – охнул скорбным, обессиленным голосом высший. – Не кричи на панов, с ними надо как с яйцом, вежливо, кротко.
Задвигав челюстью, он замолчал на минуту. Высокий обратился к дяде:
– Ну и как, господин Вильчинский, вы нам скажете или друг должен вами заняться? – И указал на низкого, коренастого.
– Но что вам сказать?
– Ну, где сейчас жидки?
Дядя молчал.
– Ага, пан не хочет выдать тайну – меланхолически сказал высокий и подмигнул низкому. – Приложите, ребята, пани топор к шее, может, господин Вильчинский вспомнит, что он сделал с жидами.
Небритый тип подошел к тете и приложил ей топор к шее. Тетя была как тень – тонкая, плоская, с побледневшим лицом.
Дядя онемел, не мог сказать ни слова.
– Значит, что пан Вильчинский хочет, чтобы с паней Вильчинской немножко поиграть по пански! – Высокий засмеялся ядовито. – Начнем с ладони – приказал он бандитам.
Те взяли тетю за руки и прижали к столу, а руки положили на плите, поддерживая с обеих сторон.
Едва дядя повернул голову, как один из извергов поднял топор и молниеносно ударил – ладонь отскочила, как живая в сторону, и свалилась на пол.
Дядя закричал:
– Нет! Я скажу! Не делайте этого!
– Ага – низкий засмеялся – помогает.
Тетя взвыла от боли. Кровь хлестнула на лица убийцей; они, матерясь, вытирали себе рукавами лбы.