Лисса старательно поплевала на все места, где стоял или сидел жирдяй. (Да, предрассудки… Но вдруг его на Темной Луне таки будут вечно топить в болоте?.. Ей слюней не жалко!)
А Максимусс оцепенел от ужаса.
Вы-стра-дан-ный-гал-ле-он! Оставалось потерпеть какой-то куцый месяц! Он же уже держал его в руках!!!
Лэрд погрузился в такое беспробудное отчаяние, что пропустил все на свете — и похороны несостоявшегося состоятельного зятя… И малый траур. И прощальные звоны… Лишь когда листва на деревьях за окном окрасилась желтым, до него внезапно дошло: залог никто не требует обратно. Судя по всему, покойный не успел известить родственников о грядущей смене своего матримониального статуса.
Это был триумф! Окончательный и всеобъемлющий!
Буквально снося двери на поворотах, Максимусс лихорадочно собрался, загрузил карманы голденами (естественно, после надежно припрятав сундук) и помчался в Бремингем!
А в замке установилась растерянная тишина…
Лисса исчезала утром и возвращалась к самому вечеру. Ужинала, вяло елозила губкой по гудящему телу под причитания Магдалеты, с полуприкрытыми глазами добредала до постели и падала замертво, чтобы забыться бурным сном, в котором она то покоряла сердце Кальвина невероятно меткой стрельбой, то неуклюже ломала прекрасный лук Мартинки…
Появление господской дочери во дворе необычной селянки больше никого не пугало. К ней быстро привыкли и даже начали относиться с определенным снисхождением (мало ли развлечений у чудаковатых дворян?).
Лисса в свою очередь тоже перестала ошеломленно вскидываться при виде долговязой костлявой фигуры. Она уже знала, что экзотичная внешность досталась женщине от предков из каких-то далеких северных племен. «Я из Последнего Гнезда», — обронила Мартинка однажды. За что потом престарелая свекровь яростно поносила ее весь вечер, мол, навлечет «окаянная шлёндра» на них кары, что еще не успела навлечь!..
Как выяснила Лисса намного позже, старший сын Мартинки пропал в возрасте девяти лет. Ушел за грибами с другими деревенскими и не вернулся… А четыре года назад, сразу после рождения Натиша, ее мужа — глухого, замкнутого, но добродушного великана — задрал медведь. Причем, медведей в этих местах никогда прежде не водилось.
— Гневается мать… — сказала женщина с каким-то несвойственным ей тоскливым смирением, глядя на своего малыша, прикорнувшего в обнимку с кошкой.
«Ядовитая карга она!» — мысленно не согласилась девочка, которая сразу невзлюбила льстивую и склочную бабу…
Мишень с широкими нарисованными кольцами, какой обычно пользуются новички и какая была у Кальвина на поляне под скалой, ей не понадобилась вовсе. Стрелы почти всегда попадали в цель.
Каждое утро по наказу Мартинки Лисса отступала на шаг дальше от сосны. И меняла руку.
Изредка, точно побуждая ее не расслабляться, продолжать совершенствовать навык, одна своенравная шутница уходила немного в сторону и втыкалась на целый палец дальше края исклеванного черного круга, который приходилось регулярно подновлять. Тогда Лисса ежилась от смущения и тайком оглядывалась — не заметила ли наставница ее позор?
Та, конечно, замечала… Но успевала вовремя отвернуться, усмехаясь своей жесткой прохладной улыбкой.
Маритти́н-Ка — так на самом деле звучало ее имя — впервые ощутила надежду.
Она видела путь, на который только-только ступили истерзанные ноги девочки, живущей в вечной боли (а сколько же… ох, Великая!.. сколько ее еще впереди!)… Но, несмотря на всю свою безграничную жалость, собиралась помочь ей пройти по первым осколкам.
Может, это немного искупит вину?
Ну… хоть самую крохотную часть?
И ей оставят Натиша…
Вцепившись в замшелое бревно, со сдавленным всхлипом женщина перевалила свое бьющееся в капкане памяти тело за угол дома, во влажную полутьму…
Какая же это попытка? Седьмая?
Двадцать седьмая?..
Какая по счету семья?!
Иногда ей казалось, что вся ее жизнь — издевательски длинная, безнадежно бессмысленная, горькая, словно седая полынь — состоит из одних похорон… А земля вокруг — из могил, где лежат мужчины, которых она обречена любить снова и снова, и их проклятые сыновья…
— Мартинка! Мартинка, где ты? Иди быстрее сюда! Смотри, что у меня получилось!
Женщина с трудом глотнула воздуха, отерла лицо, вмиг превратившееся в привычную бесстрастную маску, и вышла на солнце.
Из импровизированной мишени — точно из середины — торчала стрела. А меж ее разлетевшихся половинок плавно покачивался хвост второй.