«Под стеной» — в трактире, облюбованном городской стражей, заезжими купцами и мелкой знатью — было многолюдно. Мимо пролетали запыхавшиеся подавальщицы. Хозяин заведения, в любой другой воскресный полдень дремавший бы где-то в задних комнатах, сейчас стоял посреди бедлама и громогласно подгонял: «Жаркое из оленины с темным вон тем господам у окна, ты, дура!». Просторное помещение под закопченными балками вмещало почти два десятка столов, но пустовал из них лишь один, самый неудобный. Поспешно, пока не заняли и его, глашатай опустился на лавку…
— Мрази! — зло прохрипел нетрезвый голос позади. — Ночью, как трусливые псы!
— Ага, под утро, Ярый, под самое утро. По одежде видать было — тянули с кроватей.
— Вот-ж-же с-с-суки!
— Не то слово… А патруль, значит, как заметил дым, так и свернул…
— И?
Тяжкий вздох рассказчика.
— Ни одной души, Ярый. Всех! Вырезали село подчистую, хаты подожгли…
Народ за спиной загудел, словно потревоженный улей.
— Опять!
— А давно? — спросили от соседнего стола.
— Да на прошлой неделе, свояк голубя прислал, недалеко от Пятой южной заставы живет, — и снова к собутыльнику, пьяно: — Но главное, Ярый… Главное, бабам всем до одной… — бессильный удар кулаком по столу, — …животы распороли — и кишки наружу! У четверых младенцы были. Вырезали… Насадили на палки.
Зал остервенело взревел:
— Хаширские твари!!!
— Нет пощады!!!
— Смерть паскудам!!!
— Забить им самим кишки в глотки!!!
Ярость — чистая, праведная, слепящая! — вмиг наполнила воздух криками…
Как оказалось, прежде в трактире еще было тихо.
Глашатай с сомнением посмотрел на свой обед — тушеную капусту с мясом и луком и вожделенную кружку пива. Положил ложку. Снова взял. Сглотнул густую слюну… Демоны! Ведь совсем недавно сожрал бы кабана.
За последние месяцы, разъезжая согласно королевским поручениям, он слышал такие гадостные истории уже десятки раз. И каждый раз молча радовался, что вся его родня на севере. А пару недель тому, сломив бурное сопротивление своей мегеры, отправил-таки ее с детьми к сестре…
— Не могу понять, почему мы до сих пор не объявили Хаширу войну?! — визгливо возмутился полнотелый юноша из слишком обеспеченной для заведения компании справа под окном. — Сколько еще должно погибнуть этих несчастных?
— Виталь, бросай все! Немедленно иди к его величеству в советники! Он же без тебя, как без рук! — взорвалась хохотом золотая молодежь.
— А я уверен, он готовит достойный ответ ублюдкам! — грохнул кулаком по столу парень с узким, чем-то напоминавшим хорька, лицом. — Смотрите сами, объявили расширенный набор в академию — раз! Повысили жалование офицерам и старшим солдатским чинам — два!..
— Девку каждому дадут в поход — три!
Все снова завыли, захлипали в полном изнеможении.
— Не-ет, господа, вы как хотите, а я считаю — идея просто гениальна. Да у них отбоя не будет от желающих! И так конкурс всегда был. А уж теперь…
— Я точно буду поступать!
— И я!
— Однозначно. Такие соблазны!
— Ладно, смех смехом, — остролицый обвел сидящих за столом проникновенным взглядом, — но, по-моему, друзья, именно сейчас судьба предоставляет нам уникальный шанс проявить себя. Урвать, так сказать, свой собственный кусок! Показать, чего мы стоим как мужчины!..
Глашатай мысленно с ним согласился.
Что-то надвигалось. Что-то страшное и неотвратимое. Он чуял это шкурой. Той самой шкурой, которая годами спасала его в дороге…
Ну, да, крысиной. А что? Главное — спасала.
17
Невзрачный мех на нежной бело-розовой коже вывернутым чулком снялся с освежеванной тушки, открыв истинный облик грызуна — мощные лапы, тугие мышцы без капли жира, мутные багровые глаза навыкате и резцы — изогнутые, желтоватые, чуть не в мизинец длиной. В прохладном утреннем воздухе закурился парок…
Так, теперь вогнать нож. Неглубоко, ровно настолько, чтобы рассечь брюшину, но не повредить за ней сизые плети кишок.
Иначе будет еще противнее.
Лисса сморщилась. А потом, поймав насмешливый взгляд Мартинки, разделывающей рядом своего кролика, подвешенного к ветке, сморщилась еще больше — демонстративно!
Обе дружно рассмеялись.
— Молодая госпожа желает, чтобы я помогла? — невинно предположила женщина, быстрыми точными движениями отделяя задние лапы давно выпотрошенного (да уже и почти разобранного) зверька.