Позже были перепелки, утки, тетерева, порой индюшка, изредка — косуля или олень. Но кролики… Они навсегда заняли особое место в ее душе.
Лисса отложила вырезанные легкие на кухонную доску рядом с остальной требухой для ливерного пирога и принялась за самое важное — аккуратно отделять крохотный зеленоватый мешочек желчи.
Она, может, и отдает без сожалений всю добычу Мартинке с Натишем (дабы избежать вопросов дома)…
Но кроличья печенка, этот изысканный деликатес, на приготовление которого нужна лишь горсть огня да щепоть соли, — ее по праву!
18
Прошедшие три года сильно преобразили младшую дочь рода да Севи.
Она вытянулась, практически сравнявшись ростом с Аксентиной, слегка раздалась в плечах и теперь, при едва набухшей груди и узких бедрах, издали еще больше напоминала парнишку. Пружинистая походка, скупые точные движения и полное отсутствие кокетства лишь усиливали сходство. Единственное, что сразу выдавало ее пол — спустившуюся почти до колен янтарную косу — девушка на весь день оборачивала вокруг головы и завязывала по-деревенски платком. Обрезать для удобства, как делала Мартинка, все же не решалась.
Дворянские руки покрылись росчерками тонких шрамов. На больших пальцах наросли твердые бугры от тетивы, не спасали даже защитные кольца. Обломанные ногти с заусенцами нянечка, конечно, как могла, приводила в порядок по вечерам, вздыхая и качая головой, но…
К счастью, некому было наказать их обеих за пренебрежение главным долгом дочери на выданье — сохранять товарный вид.
Максимусс появлялся в замке только набегами, изредка. Отсыпался, менял одежду и опять надолго исчезал. Ходили слухи, что он снял в Бремингеме меблированные комнаты. Погрузившийся в вожделенные глубины порока лэрд напрочь забыл о необходимости выплачивать жалование гувернантке. И Мирлена, на всякий случай закатив пару оглушительных безрезультатных скандалов, в конце концов убралась восвояси, изрыгая проклятия в адрес дома и домочадцев…
Еще в первую зиму наставница отвела Лиссу к зарослям орешника, и они вместе, обгорая на морозе даже под толстым слоем гусиного жира, долго и вдумчиво выбирали подходящие побеги — с запястье толщиной, ровные, без сучков и трещин, под прямой изгиб, под обратный. А спустя год и несколько испорченных заготовок девушка смогла изготовить свой собственный лук…
Охота выковывала ее тело заново.
В засаде порой приходилось подолгу держать оружие под непривычным углом, натягивая тетиву полностью, или замирать в самом неудобном положении, изогнувшись и не завершив движения, из-за того, что зверь их заметил. Поэтому и тренировки перед мишенью изменились соответственно.
Лисса, казалось бы, от рождения знающая о боли все, по утрам с удивлением обнаруживала у себя новые, неизведанные ее источники...
Мартинкин двор был теперь не только исхожен вдоль и поперек, но и измерен.
— Сколько шагов до колоды?
— Двенадцать.
— До угла дома, правого? До того куста? Сынок, постой!.. До Натиша? — И каждый раз: «Проверь!»
Зато очень быстро Лисса перестала ошибаться. И порой дома себя со смехом ловила на том, что по привычке считает — в коридоре, от двери до стены…
Чтобы попадать в птиц на лету, ей пришлось приручить ветер.
— С-с-следи за с-стрелой, молодая гос-с-спожа… — свистяще шептала наставница на вершине холма, разворачиваясь лицом к восходящему потоку — медовому дыханию долины в цвету. — С-с-следи… И лети с-с-сама вмес-с-сте с-с-с ней! — Одним плавным мощным рывком она натягивала свой огромный лук и пускала стрелу за стрелой. То выше, то ниже. Навстречу ветру, потом под углом. Волосы лизали ее лицо белоснежным трепещущим пламенем, а прозрачный взгляд уходил куда-то за горизонт… В такие минуты Мартинка больше не казалась странной. Ее жесткое, словно вытесанное из дерева, длинное тело с тетивой жил было просто чужим — не принадлежащим этому миру…
Три года, проведенные рядом с удивительной женщиной, которой усмешка заменяла улыбку, стали самыми безмятежными в жизни Лиссы.
Она словно плавала в любовном дурмане, где светом и красками расписан один только объект страсти, а все остальное… Неважно. Потом. Как-нибудь.
Когда солнце опускалось за лес, и Темная Луна накрывала его обгорающие верхушки тускло-сиреневым пледом, Лисса смежала тяжелые веки и, усталая, но довольная, переживала свои победы — снова и снова.
Ее каждый день наполнился до краев.