Но девушка не смеялась — смотрела на Аксентину с недоумением, не в силах отделаться от странного ощущения, что это она старше сестры…
И все же, последние две недели прошли в замешательстве.
Лисса привычно спешила к Мартинке, помогала ей с выделкой шкур, самозабвенно точила и метала свои «иглы»… Но то и дело ловила себя уставившейся в пустоту посреди движения.
А однажды рано утром так и осталась стоять одной ногой в штанине, услышав из своего окна… эм-м… оживленный спор. Подальше от надзора слуги сцепились, чтобы выяснить без помех, кто в ближайшие выходные будет на хозяйстве, а кто едет в город. Ехать хотели все. Что и привлекло внимание.
— Хуй я вам тута остануся! Во! — заорал вдруг как резаный подавальщик после очередной умеренной свары. Скрутил кукиши и сунул их в лица красным от злости замковым служанкам. — Я, мож, стрелять буду! Я, мож, главный приз возьму!
— Дурень! Оно ж токо для господ!
— Сама дурында! Баба, тьху!.. Кажный мужик знает, шо на турнир Золотого стрелка пускають хоч злыдаря! От ты, свинорылая, лук держать могёшь? Не? Так неча тебе туды ехать! А я могу! Значится, я и ехаю!
— Да с чего ж ты стрелять будешь, пьянь подзаборная? Не с того ли дрына, что год назад пропил? Приз он возьмет! — Уточнив, что и куда подавальщик возьмет, девки обидно захохотали. Мужик побагровел до черноты и распахнул рот для ответа…
Чем дальше продвигался разговор — а вернее, красочные не ограниченные нормами морали или воспитания взаимные оскорбления — тем яснее представала картина.
В этот воскресный полдень в Бремингеме начнется турнир Золотого стрелка, в котором может участвовать каждый желающий, независимо от происхождения. И, похоже, событие неординарно по размаху — уже неделя как город наводнен гостями со всей страны, прибывшими кто поглазеть, а кто и побороться за богатые награды.
Звучало еще что-то о гуляниях, о дармовой выпивке и жратве…
Но Лисса уже не слушала.
Волной накатила знакомая слабость, в висках зашумел, больно задергался пульс… Девушка оперлась руками о подоконник.
Вот он — ее шанс произвести впечатление.
От самой идеи заявиться перед огромной толпой и показать все, на что способна, тело то окунало в ледяную пучину ужаса, то окатывало кипятком предвкушения. Без ложной скромности, она ведь может оказаться в числе лучших и что-то там выиграть…
А Кальвин будет смотреть.
Потому что едва ли герцог с семьей пропустит подобное развлечение.
Внезапно Лисса со всего размаху хлопнула себя по лбу.
— Платье! — О не-ет! Сестра-то оказалась права. Не идти же в перештопанных тряпках…
Магдалета застала воспитанницу с лихорадочно горящими глазами, кусающей губы. Но тревога няни (лэрд вернулся с планами на дочь?) утихала по мере ее сбивчивого все более бурного монолога, который оборвался взглядом, полным отчаяния.
Платье. Боги, какая же мелочь.
— Кисонька, придумаем, не бойся. Сейчас с Аксентиной поищем, помозгуем и, клянусь, пойдешь красавицей! — Затея участвовать в традиционном мужском турнире сильно не нравилась старушке. Но и оставлять все по-прежнему — сидеть, покорно ждать отцовской воли — не нравилось еще больше. Что-то надо было делать, причем быстро — пока Максимусс не спустил последний голден. — Вот! Знаю. У матери вашей, покойницы, платье было из каштанового дамаста, еще до родов носила. По-моему, я его где-то видела. Если перелицевать и заузить шнуровку… — бормоча, нянечка отправилась искать.
А Лиссу вдруг неудержимо потянуло в лес…
Наверное, в любой другой день она бы не решилась на дерзость. (Да скорее всего, в любой другой день подобное ей бы даже в голову не пришло!)
Но новость была слишком оглушительной.
Потеряв страх и последние сомнения, Лисса, не таясь, выбежала к мишени Кальвина и, охваченная злой дрожью незнакомого азарта, всадила в центр три стрелы!
Одна в одну.
22
Протяжный стон за стеной повторился.
Нет, значит, не приснилось!
Растревоженная, Магдалета села в постели и, найдя подслеповатыми глазами едва сереющее крохотное оконце под притолокой, живо натянула халат поверх сорочки. А после, с тяжкими вздохами держась за стену (после ночи суставы уже совсем не слушались), поковыляла к своей любимице…
Лисса лежала, скорчившись, и тихонько скулила в подушку. Одеяла сбились набок, сползли с ног, но девушка, похоже, этого не замечала. В неровном пламени свечи виднелась россыпь мурашек на добела стиснутых оголившихся бедрах. Рядом, на высокой спинке стула, вальяжно раскинулось только за полночь дошитое платье.