И что лэрд забыл о самой ненавистной дочери, перечеркнувшей его последнюю надежду.
Он долго избивал тело жены, но, увы, та уже ускользнула. В особую ярость Максимусса приводила легкая глумливая усмешка, остававшаяся на губах покойницы, несмотря на тумаки. Несмотря ни на что. Чертова сука потешалась над ним, даже лежа в гробу…
Почти месяц лэрд заливал свое горе. Пьяный в дым брел к ночи на кладбище, швырялся бутылками в мягкий холм могилы и орал проклятья, вызывая приступы суеверного ужаса у жителей деревеньки… И наверное, рано или поздно так и остался бы там, расшибив голову об какое-нибудь надгробие… всем на радость.
Но только однажды с утра к нему подошел заезжий торговец и сообщил, что не прочь взять в жены его старшую дочь.
Оказывается, его старшая — Милина — уже выросла. И кому-то нужна!
И за нее даже готовы дать выкуп!
Мысль была настолько новой и необычной, что Максимусс резко протрезвел. Пока торговец расхваливал хватку Милины, то, как она замечательно (по словам деревенских) ведет хозяйство, как мудра не по годам и сдержанна, но главное — как потрясающе шьет, лэрд лихорадочно соображал: «Это, что же, получается… Еще есть выход? С паршивых девок будет толк? Как же мог забыть… Точно, выкуп! Сколько их там у меня — трое? Или четверо?..»
В приятном обалдении от открывшихся перспектив, он даже не задумался, что, оказывается, уже много лет дом ведет старшая дочь. Что его вообще кто-то «ведет». Пусть вначале по-детски, примитивно, но все лучше и лучше с каждым год… Просто ради того, чтобы вместе с сестрами и апатичной полусумасшедшей матерью не умереть от голода.
Увидев, чем обернулось замужество ее драгоценной, выпестованной с колыбели девочки, Магдалета, уже тогда пожилая женщина, как ни странно, не получила удар. Должно быть, спасло понимание того, что она осталась единственной опорой для своей бедной воспитанницы и ее малышек. Разве могла она их подвести?
В Максимуссе она сразу разглядела ублюдка и сделала то, чего не делала никогда — стащила и спрятала украшения матери Ракиды, ее приданное, о котором безутешный глава дома да Севи в скорби, конечно, и не вспоминал. А потом, год за годом, за спиной лэрда, проявляя дьявольскую осторожность и изворотливость, рискуя собственной шкурой ради детей, сбывала их в соседнем Бремингеме одному смуглокожему ювелиру-южанину, слишком прозорливому, чтобы не догадаться, откуда вещички, но слишком алчному, чтобы упустить из рук то, что плывет в них само и задешево.
Все, что знала и умела Магдалета, что почерпнула за долгую жизнь в высокородном доме — манеры, шитье, вышивание, домоводство, основы лекарства и даже немного счет, письмо и чтение — а еще привычку дико экономить на всем и использовать каждую мелочь повторно, она с упорством фанатика передавала дочерям Ракиды…
И ужасно жалела, что не умеет танцевать и петь.
7
Благородный лэрд торговался нещадно — еще бы, не каждый же день продаешь родную дочь! Ресурс-то не бесконечен.
Но они таки сошлись с женишком на порядочной сумме в сто семьдесят голденов (только подумать!). Видно, Милина была тому очень нужна. Интересно, неужели настолько хороша? Лэрд попытался вспомнить черты лица старшей, но то ли хмель еще бродил, то ли он вообще не слишком присматривался, неуступчивая память отказалась выдавать отчетливый портрет.
Воодушевленный неожиданно выгодной сделкой, он велел послать за дочерью.
Дверь тихо скрипнула, и в комнату проскользнула невзрачная девушка — серое платье, серые волосы, серые глаза, землистая кожа. Максимусс взирал на нее с брезгливым недоумением. Сто семьдесят голденов — за эту тусклую мышь? Сиротскую одежду дочери и ее нездоровый цвет лица он на свой счет, конечно же, не записал. Как и то, что оттенок глаз и волос она унаследовала от него самого.
— Милина, собирайся, ты выходишь замуж, — осчастливил ее равнодушно, соображая про себя, как бы отвертеться от свадьбы в замке, сэкономить денег выйдет изрядно… «О! Сослаться на траур!» И уже радостно указал на жениха: — Вот за этого достойного человека.
— Но он же… простолюдин, — Милина растерянно посмотрела на довольно усмехавшегося торговца.
— А ты что, принца ждала? — лэрд откровенно заржал. — На белом коне, небось? Это с твоей-то неземной красотой? И с нищебродским приданным мамаши? Принца, да? Вот ду-ура!