— Но отец…
— Молчать! — вмиг вызверился лэрд. — Я сказал, ты выходишь замуж! Значит, выходишь. Вещи собрала быстро. Вон из комнаты! — и уже доверительно к торговцу, с видом умудренного жизнью мужа: — Смотри, зятек, спуску не давай девке! Сядет на шею.
Вечером того же дня после скомканной церемонии в местном храме бледная, заплаканная Милина с собранным наспех сундуком уехала навсегда из родного дома с обозом куда-то на запад. Новоиспеченный муж был страшно доволен выгодным приобретением — кроткой женой (из дворян! соседи подохнут от зависти!) и одаренной швеей в одном лице. Впрочем, последнее радовало больше — он уже давно планировал начать приторговывать платьем…
А лэрд собрал остатки благородного семейства на смотрины.
В комнате, носившей все признаки упадка, перед Максимуссом, который сидел в деревянном кресле, таком ободранном, что его не удалось продать, неловко переминались с ноги на ногу две испуганные худенькие девчушки с няней за спиной.
«Дейна, двенадцати лет, но выглядит на десять. Надо откормить. То есть, еще хотя бы года два. Она явно пойдет дороже. Ярко-зеленые мамашины глаза и золотая коса должны же стоить дороже? Должны… Аксентина. Ох, тоща… Сколько же ей? Шесть, кажется. Совсем сопля. Ладно, посмотрим, время покажет…»
Лэрд перевел взгляд на няньку со свертком в руках.
— А эту… как зовут?
— Лисса, ваша милость. Ракида успела…
— Здорова? — лэрду не интересно было слушать, что там успела и с чем опоздала его покойница-жена (пожри ее черви!).
— Здорова, ваша милость.
— Хорошо. Расти. А теперь — все вон!
Не мешкая, они вылетели за дверь. А хозяин чужого замка крепко задумался.
Больше никаких случайных торговцев и поспешных решений. Только продуманные шаги и точный расчет.
Темная Луна, да он даже готов вложить в этих костлявых пигалиц деньги!
Ну… немного.
8
Магдалета смотрела на дитя, распеленатое после кормления и лежащее на ее постели в древнем, застиранном до прозрачности подгузнике… А дитя, облитое лучами утреннего солнца, смотрело на нее в ответ.
Мутно-серые глазки с удивительным вниманием скользили по изрезанному временем лицу нянюшки, крошечные кулачки вздрагивали, и Магдалета не могла отделаться от ощущения, что в покрытой золотистым пушком младенческой головке кипит мысль.
«Совсем сдурела, старая! Оно ж — червячок…»
Старушка тепло усмехнулась:
— Лисса… Ли-иссонька…— и полным невыразимой нежности жестом погладила фарфоровый носик-пуговку, — ты ж моя ки-исонька.
Девочка тихонько фыркнула, словно ежик, и — улыбнулась! Первый раз — ей улыбнулась!
А потом засучила ножками…
Радость выцвела и соскользнула с лица Магдалеты.
Накануне она соврала скоту, который числился отцом у бедных девочек да Севи. И ничуть не раскаивалась. Ее мучило подозрение: узнай Максимусс о том, что Лисса больна… его младшую и без того нелюбимую дочь вскорости нашли бы… придушенной подушкой, например. Тратить скудные средства на калеку? Алчный блеск его глаз не остался незамеченным для проницательной женщины, повидавшей в своей долгой жизни гораздо больше, чем хотелось…
Она обнаружила напасть не сразу. Тошнотворная смерть Ракиды, затем похороны, скомканные и нищие, постыдно не соответствующие крови древнего рода, пьяный сутками напролет хозяин — бешеный зверь, от которого в любой момент жди какой угодно подлости… И теплый комочек, который она отчаянно прятала, насколько вообще можно спрятать в маленьком замке новорожденную, плачущую по делу и без. Но Великая Мать помогла. Вот, велено няньке: «Расти!» Значит, стала нужна отцу, пусть и неясно, с чего вдруг. Дитя живо. Грех жаловаться на милость всесветлой. А что ножки…
Магдалета тяжко вздохнула.
Ей вспомнился день, когда ее, вертлявую малолетнюю трещотку, выдернули из господской кухни и приставили к незнакомцу, которому дали приют хозяева. Она сразу возненавидела гадкого, смердевшего чем-то непонятным мужчину с той же страстью, с какой обожала сытный жар печи и кухарку, необъятную добрую тетку, так и норовившую подкормить сиротку, и веселых подружек, чьи языки не умолкали, пока руки мыли, чистили и скребли.
Незнакомец же был молчалив и угрюм. И если ночами просиживал штаны за книгами, толстыми, словно зимнее сало откормленного борова, то с самого утра его нелегкая несла шляться по бедняцким домам. Несчастной девчонке, внутри кипевшей от возмущения (но господский приказ!), приходилось покорно чвакать по грязи за ним, тащить на спине такую же огромную сумку, неудобную, всю в твердых горбах. И демоны упаси ей споткнуться, звяканье пузырьков влекло на ее голову кошмарную кару — бесконечную — до самого порога очередной нищей халупы — нуднейшую лекцию о ценности мазей, микстур и настоек…