С этими словами доктор, отпив дорогого виски и сорвав с себя маску, застрелился прямо на наших глазах...
Первый вопрос: откуда в его руках пистолет? Второй: почему? Ведь я признал в непризнанном обществе гении своего знакомого – патологоанатома и судмедэксперта; человека, который знает о загробной жизни больше, чем мы все вместе взятые...
И этот голос! Это голос из трубки! Если прислушаться внимательней, это он! Он менял свой голос! Но зачем? Он просил меня поймать самого себя? Зачем этот врач хотел, чтобы я нашёл его? Нашёл, как маньяка-убийцу, как агрессивного психопата, хотя мог бы прийти сам и рассказать всё, как есть. Глупо с моей стороны рассуждать о подобных вещах именно так, но... Он был бы жив – в тюрьме ли, в психушке ли, но жив. А так, все его труды, все старания в любом случае пошли прахом... Человечество не готово к такого рода деяниям; оно до конца не осмыслит, не примет, не поймёт... Пожалуй, методы его были странны, из ряда вон выходи, но рациональное зерно всё же в них имелось – а может, я и не прав, и абсурдно всё от начала и до самого конца. Мне искренне жаль этого человека, ибо он хотел, как лучше, а пошёл в неправильном направлении, навсегда очернив своё имя, свою репутацию, свою честь и достоинство...
Не прощаясь со своими собеседедниками, я на ватных ногах проследовал из ресторана вон, выронив по дороге свой планшет. Я зашёл домой и тупо упал на диван, потеряв сознание.
На следующий день, собравшись с мыслями, настроившись на нужный лад, я записался на приём к психологу – что-то устал я за последнее время, и остро нуждаюсь в поддержке.
На приём я попал сразу, ибо кроме меня, сегодня нет никого.
Выслушав меня, мужчина вдруг сказал:
– Вам никто не звонил в то утро, Вальдемар! Возможно, у вас на нервной почве слуховые галлюционации?
– А откуда вы знаете?.. – Спросил, в свою очередь, я.
И тут я обратил внимание на черты лица этого психолога – которые показались мне подозрительно знакомыми...
7 колен проклятого рода
Историю эту мне поведал человек, которого ныне уже нет в мире живых; я привожу её вам ровно в том виде, в каком он рассказал её мне перед своей смертью.
Некогда в царской России, во второй половине XIX века жил один довольно зажиточный купец, который практически никогда не испытывал никаких материальных затруднений, и у которого всегда звенела, пела звонко монета в глубоком, не прохудившемся кармане. Был ли он барского рода изначально, или же дворянский титул был присвоен его роду сравнительно недавно – этого уже не узнает никто.
Говорят, что человек этот был до крайности скуп, и весьма высокомерен – однако же, как торговец был он честен как с самим собой, так и с остальными, и всё своё добро заработал сам, без чьей-либо помощи, не украв ни копейки. Вряд ли его любили, но пользовался этот смертный бесспорным авторитетом и уважением – как в кругу своей семьи, так и за её пределами, в кругах иных, влиятельных и властных.
Однажды к этому купцу обратился за помощью его соремесленник, и неизвестно, дружили ли они ранее меж собой, или же нет. Но эти двое знали друг друга, и знали хорошо – и отчего-то тот, второй был абсолютно уверен в том, что первый не откажет ему в его просьбе: настали непростые, и даже смутные времена.
Бывает так, что даже у сильных мира сего случаются трудности, и второй купец попросил у первого взаймы – денег или ещё какого добра, будь то скот, земли либо недвижимость.
– Я всё отдам, я всё верну, – Просил и умолял тот, кто нуждался именно сегодня. – Ты ведь знаешь, что ассигнации я не пропью, не прогуляю, и не проиграю в карты; с лихвой всё возвращу и возмещу.
Но непреклонен был сегодня тот, к кому пришли; глух и нем к просителю купец.
– Вот, мы двое лучших в своём роде; у нас двоих товар и свеж, и красен; вдвоём мы в городе весь рынок держим, и ярмарки предивные готовим. Вдвоём, мы вместе начинали – хоть и порознь уже давно. Но думал я, что друг друга не забудет.
Молчанием служил ответ, и напряжение лишь возрастало.
Тогда озлобился, осклабился в отчаянии своём великом проситель, и крикнул так, что эхом трижды отдалось в ушах:
– Будь проклят ты, весь род твой до седьмого колена! Да познаешь ты всё то, над чем так рьяно насмехался! И тебя, тебя коснётся та нужда, в которой ныне пребываю я!
Обедневший купец был спущен с лестницы, выдворен из усадьбы прочь. Доселе неизвестно, что с ним сталось, приключилось: одни сказывают, что замёрз; другие – что околел от голода.