Запрокинув голову и увидев меня, этот молодой парень вдруг вскарабкался ко мне, будто заправский каскадёр. Минуя ошарашенного меня, он зашёл внутрь квартиры.
Каково же было моё очередное изумление, когда я не обнаружил в квартире ни доктора, ни его жены, ни «пациентов», ни яств на столике, ничего; более того, до меня дошло, что это моя собственная квартира!
— Я посмотрю твой телевизор, ты ведь не против? — Попросил тот великан с улицы.
Кажется, для него было без разницы, на потолке ли смотреть, или же на стене – этот удивительный персонаж одинаково комфортно чувствовал себя лёжа и на потолке, и на боковой стене.
Как же я захотел проснуться! Подальше от всего этого бреда. Но мне не давали, не позволяли: кто-то удерживал мои руки за запястья так, что я не мог привстать, а тело словно налилось свинцом. Спина моя точно примагничена к кровати, и очень тяжело дышать, будто на груди стоит утюг. Мне почудилось, будто кто-то суёт мне в ладони какие-то фантики – возможно, золотинки, обёртки от конфет. Сдавленный крик – кажется, я всё-таки проснулся.
Холодное декабрьское утро. Тьма и мрак, пять часов по времени, или же чуть более того. Будильник я слышал, но теперь всё это не имеет уже никакого значения: где-то, в глубине души, в подсознании я слышу звон иного уровня, иного порядка. Он зовёт меня, дабы я дождался своей очереди и вышел через балкон неизвестно куда. А не как тот раз, когда я перехитрил время, обманул лжедоктора и зашёл в дверь раньше срока...
Обрывки полузабытого
Кроме меня, в тёмном заброшенном подъезде никого не было. Я подошёл к большой железной двери, больше похожей на дверь гаража, и заметил на ней увесистый замок. Рядом находилась ещё одна дверь — две двери на весь коридор. Возможно, их было гораздо больше, но в этом непроглядном сумраке, в этом смоге было бессмысленно напрягать зрение, а источника света у меня при себе не имелось.
Та дверь, у которой я стоял сейчас, отчего-то показалась мне до боли знакомой, словно я здесь уже бывал ранее, будто некое воспоминание из далёкого прошлого, из детства. Соображал я на данный отрезок времени туго, ибо чем темнее кругом, тем сильнее меня клонит в сон, и в этой полудрёме я всей массой своего тела прислонился к двери, наивно надеясь, что она поддастся, и приоткроет мне завесу тех тайн, ради которых я сюда пришёл.
Я почувствовал, что дверь более уже не железная, но деревянная, а в воздухе стоял затхлый запах — ранее я не обратил на него внимания, а теперь ощущал всё острее.
Далее произошла целая вереница событий, которых я, к величайшему моему сожалению, к глубочайшему огорчению не запомнил — возможно, это и к лучшему, но столько картинок перед глазами сменяли одна другую, словно фаз сна было несколько подряд. От этих пёстрых картин в моём сознании остались лишь жалкие проблески, несчастные обрывки; я развожу руками, ибо в памяти не уцелело ничего. Что-то там было пугающее, угрожающее, но что-то было и хорошим — теми немногими моментами, когда я был по-настоящему счастлив там, во сне; когда был ценим, любим, уважаем; когда меня ждали и радовались знакомству со мной; когда было вечное радушие в противовес игнору в мире реальном, ведь вся моя жизнь вне моих снов — сплошное разочарование во всём и во всех.
С удивлением я увидел, как сквозь твёрдое, плотное дерево пробурила себе отверстие муха, и беззвучно куда-то улетела. Мне это показалось странным, и я вошёл внутрь, и ничто больше не чинило мне преград, ибо все засовы точно испарились.
Спустя некоторое время я вдруг обнаружил себя в какой-то почти пустой комнате, сидящим за старым роялем. Но рояль исчез столь внезапно, что я не успел издать на его клавишах ни звука. Теперь я сижу за какой-то партой, будто на экзамене, причём — в смирительной рубашке, а мою главу венчает стальной венок, иглы которого впиваются в мой воспалённый мозг. В моём рту нет кляпа, но я всё равно не могу издать ни звука, а должен: напротив меня сидит кто-то, чьё присутствие коробит меня изрядно.
Гигантская тень во всю ширину парты, и в три человеческих роста; сплошная бесконечная кофточка однородного, очень тёмного цвета со множеством рукавов, которые шевелятся, как живые, как существующие сами по себе и в то же время являющиеся частью того огромного чудовища, которое смотрит на меня сейчас двумя своими огромными, огненными глазами. Оно издевается надо мной, возвышается и угрожает. Я боюсь его, оно меня пугает. Но ни скрыться, ни деться от него невозможно...
Самое удивительное во всём этом то, что я никогда не принимал никаких наркотиков, токсиков, веществ; не курю и не пью; не состоял на учёте у психиатра — я относительно здоров, если не считать возрастных проблем, а также всяких хронических бед вроде ринита, астигматизма, крайне чувствительных ко всему зубов и кучи наследственных недугов.