В клубе между тем собралось довольно много народа. Музыка вдруг умолкла, почти все огни погасли, а сумрак наполнился шипением и ропотом. Как если бы публике пришлось ждать слишком долго, и она, в состоянии коллективного раздражения, теперь намеревалась наказать за это первого декламатора. Так оно и произошло. Едва поэт поднялся на сцену, как был встречен свистом и улюлюканьем. Нам даже показалось, что ступившему в круг зеленого света адресовались не только бранные слова, но и заранее заготовленные оскорбительные речевки. Полноватый, с окладистой бородой, но еще очень молодой человек стоял, держа в руках микрофон без провода, у края сцены. На нем были кафтан из красной синтетической пленки и громадный, расширяющийся кверху тюрбан, который раскачивался при каждом движении головы так сильно и с такой размеренностью, будто под ним скрывался какой-то механизм. Поэт начал декламировать без вступления, и в зале сразу же установилась благоговейная тишина. В микрофон он говорил высоким писклявым голосом, прищелкивая языком и чмокая губами. Не трудно было догадаться, что литератор произносит названия всемирно известных фирм, переставляя ударение с привычных для нас слогов на другие, то растягивая гласные, то чуть ли не проглатывая их, в результате чего имена уважаемых концернов и корпораций звучали до смешного нелепо. Поражало количество брендов, которые он подвергал такой обработке. Будто хотел похитить у публики из памяти все когда-либо слышанные ею названия товаров и фирм. Мы узнали аббревиатуру давно обанкротившегося немецкого электротехнического концерна. Все три звука были многократно испытаны козлиным блеянием. Дошла очередь и до марок автомобилей, украсивших историю техники. Назывались они одна за другой с героическим пафосом, вновь расцвело метафорическое великолепие этих имен, чтобы увянуть в долгом гнусавом бормотании и закончиться все более дерзкими искажениями слова «фольксваген». Эта нескончаемая поэма, бесхитростная по своей идее, но явно не знавшая пределов в эпатаже, позволяла составить какое-то впечатление о творческом потенциале города и нравилась нам все больше. Мы заказали еще зулейки, и ты сказал, что острый на язык поэт, возможно, назвал в своем речитативе имена и тех фирм, которые еще не появились на свет, но уже возникли в лоне глобального предпринимательства; загипнотизированные формой декламации, мы могли этого просто не заметить.
Твое предположение превратилось в уверенность, когда поэт, поначалу только помахивавший краями кафтана и раскачивавший тюрбан, стал дополнять свое выступление жестами и разнообразными телодвижениями. Все, что он выражал, вонзая пальцы в пространство, изгибая и выворачивая конечности, проделывая короткие па, недвусмысленно намекало на половые экзерсисы, и было занятно видеть и слышать, как фирмы, которые существовали сегодня, канули в Лету или только должны были народиться, вступали таким образом в сношения друг с другом. Доктор Зиналли рассказал нам, что название «Клуб Голой Правды» восходит к одной из фраз в последнем телевизионном обращении Великого Гахиса. Незадолго до своей смерти Пророк Революции впервые высказался о сути человеческой правды, сравнив ее, к недоумению многих своих сторонников, с сукой, у которой началась течка. Облекая свои мысли в изумительные стихи, Гахис высмеял любую попытку скрыть готовность распаленной Правды к зачатию, и остается только сожалеть, что на свободную торговлю видеокопиями именно этого выступления Мастера наложен запрет.
16. Невозмутимость
Мое любимое место в клубе — мертвое пространство на левой стороне, угловая скамья у двери в туалеты. Там я=Шпайк сижу, свободный, к счастью, от необходимости наблюдать, как Баба Бей раскачивает на сцене свой огромный тюрбан. В третий раз за несколько последних дней мое бедное ухо становится свидетелем его фирмофильного номера, но и сегодня вечером мне не кажутся убедительными ни сама идея, ни манера исполнения. Финал действа — о затяжном кризисе американских телефонных компаний, развале их региональных структур и завоевании господствующих высот в сфере коммуникаций транснациональными корпорациями-гигантами. Если я=Шпайк правильно истолковываю танец Баба Бея, его слова и выкрики слушателей, то символизировать этот экономический процесс должен хоровод: крупные акционерные компании подставляют свои обнаженные зады идущим за ними, а сами таким же образом проникают в тех, кто с приплясом шествует впереди.