Мы последовали за Лейлой Кэлвин на второй этаж, где одна дверь чуть ли не примыкала к другой. В комнатушке не оказалось ничего, кроме кровати, стула и маленького стенного шкафа, створки которого открывались тем же дверным ключом. За ними мы увидели батарею бутылок и с полдюжины небольших медных сосудов. Из-за красиво сработанного наргиле Лейла Кэлвин достала кожаный мешочек, а когда принялась — усердно, но неловко — развязывать его, мы воспользовались моментом и мгновенно взяли ее в тиски. Ты выбил у нее из рук мешочек с чуггом и шепнул в ухо, что нам очень даже хорошо известно, как обделываются дела с ограблением иностранцев. Наши пальцы вошли сзади в ее мокрые от пота подмышки. Каждому из нас было достаточно одной руки, чтобы взметнуть ее тельце вверх между нами. Мы дали ей немножко подрыгать ногами. У нее слетела сперва одна, потом вторая туфля. Ртом в оранжевой помаде она хватала воздух. При этом обнажались мелкие, не очень хорошие зубы. Мы молча подержали мисс Кэлвин некоторое время на весу, положили затем свободные руки на ее красивую длинную шею, помассировали на удивление крепкую гортань и прошлись гладящими движениями через вздувшиеся сонные артерии до высоко выбритого затылка. Наконец наши руки приступили к решительным действиям. Давя хорошо рассчитанным усилием вверх, на челюстные и скуловые кости, мы вытянули шейные позвонки. И пригрозили вытащить руки из подмышек. Короткого падения, вернее, той энергии ускорения, которую придется амортизировать затылку, хватит, чтобы вывихнуть один, а то и два позвонка, что может иметь, если хоть чуть-чуть не повезет, самые печальные последствия. Лейла не двигалась, лишь, едва шевеля губами, спросила, что нам от нее нужно. Ты снова приблизил рот к ее уху, захватил его зубами и слегка погрыз хрящевидную раковину. Серьга тихо позвякивала, касаясь эмали твоих зубов, пока ты не сказал, кого мы ищем. Нам доподлинно известно, напрямую заявили мы, что она знает Шпайка. К вящей нашей радости, она сразу это признала. Более того, уже второй фразой сообщила, что Шпайк сидит внизу, в клубе. Это человек, к которому она заглянула в нишу, когда мы втроем направлялись наверх.
Пожалуй, это было небрежностью — нанести Лейле Кэлвин лишь несколько ударов по низу живота и почкам. Ведь именно худые коротышки нередко оказываются крепче и выносливей, чем о них думаешь. Боль во внутренностях, так сильно деморализующая людей тучных, у тщедушных, напротив, может вызвать непредсказуемый подъем духа, эйфорию, стремление совершить отчаянный поступок. Наверное, нас подкупила красота мгновенья: Лейла Кэлвин корчилась на потертом восточном ковре, прижав руки к животу и подтянув конвульсивно подергивающиеся пятки к рюшкам своих трусиков.
18. Великодушие
Кэлвин влетает через дверь, обклеенную обоями. Сначала кажется, что он хочет миновать мой столик, но потом, резко развернувшись, он чуть ли не падает ко мне в нишу. Открываемую в обе стороны дверь без ручки между моим постоянным местом и спуском к туалетам легко не разглядеть. Она ведет к железной винтовой лестнице — кратчайшему пути на оба верхних этажа — и используется обслуживающим персоналом, когда что-то надо сделать быстро. Будучи завсегдатаем клуба, я настолько посвящен в установленные здесь порядки, что примерно знаю, кого и что этим путем доставляют наверх или вниз, хотя моему собственному телу еще ни разу не приходилось протискиваться сквозь узкую, бесшумно распахивающуюся дверку. Лицо Кэлвина — в соплях и губной помаде. Тушь с ресниц растеклась от слез. Взяв его за плечо, я собираюсь спросить, что случилось за несколько минут, прошедших после совершения нашей маленькой сделки, но он тут же вырывается из моего полуобъятья. Пристально смотрит на меня, с шумом втягивает в себя воздух, плюет мне в лицо — и, схватив за волосы, выволакивает из ниши. С недюжинной силой тащит к двери, которая только что вбросила его сюда — в, казалось бы, самом жалком состоянии.