Закоптелая дверь оказалась, как всегда, незапертой. Своего спутника я не предупредил ни о темноте, которая окружила нас, как только дверь захлопнулась, ни о вони, которая вновь заставляет меня — несмотря на частые визиты сюда в последние годы — подавить позыв к рвоте. Я спешу по лестнице наверх. Незначительные препятствия в виде разбитых ступенек или брешей в перилах уже давно меня не останавливают. Достигнув второго этажа, где размещалась баптистская миссия, и обернувшись, я вижу в лунном свете, падающем сквозь высокие окна, что мой лже-японец боязливо и тем не менее достаточно сноровисто выбирается вслед за мной из потемок. Все, чем был обставлен второй этаж, разбито с радикальной основательностью. Доступ к самому верхнему этажу кажется перекрытым; тяжелые металлические шкафы свалены грудой, и в ней не просматривается ни единого зазора. Но пробраться в центр имени Гёте все-таки можно: путь туда ведет сквозь один из этих предназначенных для хранения документации шкафов — через его передние дверцы и специально посаженную на петли заднюю стенку. Лестница за шкафом — опять же во мраке. Двух-трех ступенек нет, и я уже предвкушаю то мгновение, когда мой американец вскрикнет от неожиданности, шагнув в пустоту. Но лунолицый ползет за мной на четвереньках и преодолевает зияющий чернотой провал — ощупью и не без доли везения.
Все окна в бывшем культурном центре заколочены досками и завешены толстыми одеялами, чтобы не осталось и щелочки, сквозь которую свечение монитора могло бы пробиться наружу Я не знаю, кто еще, кроме меня, пользуется этим помещением и блоком подключения для пересылки данных. Если мне надо отправить сообщение на старую родину, Фредди договаривается о времени. И тогда аппаратура на три часа в моем распоряжении. Это намного больше, чем мне требуется, но арендовать ее на меньший срок и по меньшей цене якобы невозможно. Живодеру-киренейцу; который привозит меня в Гото на своей переделанной под кибитку повозке, обычно не приходится ждать меня перед входом и получаса.
Электроника спрятана в полу. Надо снять одну за другой девять половиц, откинуть алюминиевый щиток и с помощью складного механизма поднять наверх компьютер. Когда лже-японец, все еще на карачках и с сильно кровоточащей раной на лбу, вползает в полосу света, исходящего от монитора, я уже установил связь с American World Net. В результате, с точки зрения логистики, мой коллега, к сожалению, не успел увидеть самое интересное. Правда, дисплей еще являет его взгляду заставку: гигантский деревянный крест скользит под мелодию американского национального гимна по медленно вращающемуся вокруг своей оси земному шару, словно утюжа на серфе атмосферу нашей голубой планеты. Нажав клавишу мышки, я как всегда выбираю один из пяти экуменических дискуссионных форумов — на сей раз круглый стол с темой «Апокалипсис и пророчество». Затем пишу пароль — их у меня несколько — и становлюсь участником полемики. Обычно я называю себя Эгихеусом, иногда использую одно из искаженных эгихейцами имен апостолов Христа. Сегодня появляюсь на виртуальном форуме под именем апостола любви, которое эгихейцы сократили, сделав односложным. Касаясь клавиатуры, пальцы дрожат. Но уже минуту спустя я печатаю то, что мне известно после получения по пневмопочте одного из последних посланий, быстро и уверенно. Описываю Центру лишь малую часть того, что произойдет в городе через несколько часов — в девятую годовщину гибели Гахиса. В виде исключения пишу донесение на английском: пусть мой бравый коллега, с сопением и пыхтением заглядывающий мне через плечо, немного пошевелит мозгами. Кодировать здесь, на простирающейся во все концы света лужайке, где резвится уйма фантазеров-эзотериков и путаников религиозного толка, надобности нет. Любая тайна и, таким образом, любое грядущее событие скрыты в этой несусветной разноголосице, в этих неистовых кликах предсказателей блаженства и бед, как семечко в тепле навозной кучи.