3. Заманчивость
Мы двинулись к нашей цели кружным путем, избрав маршрут, о котором Шпайк не мог догадаться. Приказ Федерального центра о начале операции пришел в тренировочный лагерь на Корсике. Занятия предписывалось немедленно прервать, что нас ничуть не огорчило. И не могло огорчить: изо дня в день повторяющиеся упражнения, изнурительные при всей их безобидности, приводили тебя в уныние. И это безотрадное настроение усиливалось. Мы оба любим свежесть уникальной ситуации, ослепительно яркий свет настоящего дела. Судно на подводных крыльях за ночь доставило нас к побережью Кипра. На микроавтобусе мы приехали в отель столичного аэропорта. Там был заказан двухместный номер.
Нас ждал человек по фамилии Куль. Не кто иной, как специальный уполномоченный из Центрального федерального ведомства, который уже много лет вел Шпайка. Куль прилетел на Кипр, чтобы проинструктировать нас. Беспрецедентный случай. Нам не приходилось слышать, чтобы сотрудника в такой должности отправляли в загранкомандировку. Кроме того, нарушалось одно из основных Правил ведения особо важных агентов: мы оба вступали в тесный контакт с личным куратором Шпайка. Обменявшись понимающими улыбками, мы постарались, чтобы Куль не заметил нашего удивления. Тут же начался инструктаж. Куль установил в нашей комнате необходимую аппаратуру. Используя видеопроектор и голую стену над двуспальной кроватью, показывал фильм о деятельности Шпайка. Лента была очень тщательно, почти любовно смонтирована из материала многих лет. Изображение и звук, за малыми исключениями, были превосходны. Небольшими изъянами страдал только сам показ. Куль был чересчур словоохотлив. В стремлении прокомментировать отдельные кадры редко соблюдал меру. Часто натыкался на запись своего же голоса и говорил то же самое, только нескладно. Кроме того, нам следовало бы заранее сдвинуть кровать в сторону. Вставая на колени, чтобы отметить телескопической указкой какую-нибудь деталь в череде кадров, он терял на пружинном матрасе равновесие и попадал рукой в луч света.
Мы оба, конечно, заметили, как стар был куратор Шпайка. Подобно многим своим коллегам по внутренней службе он, очевидно, пользовался увлажняющим, питающим и, в результате, омолаживающим кожу кремом. Он красил волосы, отполировал зубную эмаль и покрыл ее бесцветным лаком. Видя, как Куля покачивало на кровати, слыша, как он перебивает сам себя, мы решили, что он вышел за пределы пенсионного возраста лет на пять. Насколько нам было известно, это не разрешается и Кодексом правил внутренней службы. Сопоставляя картинки на стене, текст к ним и комментарий Куля, мы пришли к выводу, что он вел Шпайка с самого начала, с момента прибытия того в город. Значение Шпайка, его загадочная плодовитость, перманентная шаткость его положения — все это вносило разлад в нормальное течение дел и избавило ветерана внутренней службы от неминуемой отправки на пенсию.
Пройдя инструктаж, мы отправились дальше. Грузовой самолет должен был доставить в город от Детского фонда ООН вакцину и медицинское оборудование. И мы стали австрийскими офтальмологами, которым предстояло провести там три дня — по поручению Всемирной организации здравоохранения, для сбора информации. От Куля мы получили обычный набор личных документов. Биографические данные ужаты до минимума. Чтобы заучить их, хватит пяти минут летного времени. Маленький турбовинтовой аэроплан российского производства оказался доверху забитым аккуратно уложенными ящиками и коробками. Мы были единственными пассажирами. Отделенные от пилотов перегородкой, сидели в хвостовой части, рядом с окошком, на единственном двойном сиденье. Сразу после взлета ты достал Последнее распоряжение Федерального центра, которое Куль вручил нам в запечатанном конверте. В нем была дискета, и ты вставил ее в ноутбук. Мы расшифровали сообщение с тройной защитой. Последнее распоряжение было лаконичным и однозначным. Действовать только так и не иначе. Теперь нам стало ясно, почему это тактично скрывалось от Куля и делало его — ведь он не мог не догадываться о сути нашего поручения — таким испуганно-суетливым. Улыбаясь, мы кивнули друг другу. Заботы стариков — не наши заботы.