— Уж лучше я сразу начну. Речь идет о Чарли. Просто не знаю, как за ней ухаживать.
Слово прозвучало настолько старомодно, что Жени никак не связала его с живым открытым характером Чарли.
— Это все мое воспитание. Или, как говорит Чарли, мое дурацкое воспитание. Я не хочу давить на нее или проявлять неуважение… Жени, ты была замужем. Посоветуй, как мне заставить Чарли поверить?
— Поверить во что?
— В то, что я хочу быть с ней, — лихорадочно выпалил Тору.
— Мне кажется, ее беспокоит разница в вашем возрасте…
— Нет, — перебил он Жени в волнении. — Это не имеет никакого значения. Зрелых женщин больше уважают.
— …И еще различия в вашем положении. Ты ведь мне сам говорил, что твои родители никогда не примут в дом европейку.
— Я отрезал себя от них. Теперь я сам по себе. Скажи ей об этом.
Жени печально улыбнулась, вспомнив, как неловко ей делал предложение Пел. Неужели, думала она, застенчивость — признак благородства в юношах?
— Не могу. Но я совершенно уверена, что Чарли тебя любит. Скажи ей сам.
— Я уже говорил — по-своему.
— Скажи еще.
— Так ты считаешь, что можно надеяться? — улыбнулся Тору.
— Безусловно.
— Спасибо, — он взял ее руку и поцеловал. Жени заметила, что его ладонь дрожала.
Жени рассчитывала услышать от Чарли новое об их отношениях с Тору. Но вместо того чтобы расцвести, их роман, казалось, начал чахнуть, и с каждым днем подруга становилась все напряженнее и раздражительнее. Она часто срывалась без причин или по пустякам, а однажды Жени услышала, как та говорила по телефону Тору, что слишком занята.
«Переутомилась», — решила Жени. Чарли уже подала заявление об уходе из Францисканского института с первого июня или даже раньше, если к тому времени ей подыщут замену. Но это не принесло облегчения и не сняло стресса. Она стала прибавлять в весе — верный признак обеспокоенности, стала часто уходить не причесавшись.
— Ты на грани срыва, — заявила Жени. — Тебе нужно немедленно прекратить работать.
— Не могу, — Чарли плотно сжала губы. — Ким во мне нуждается.
Ким была девочкой лет двенадцати, чье тело обгорело на семьдесят пять процентов, когда щитовой домик, в котором они жили, вспыхнул, как свеча, и похоронил ее отца и сестру. Мать Ким с грудным ребенком навещала родных и, вернувшись, застала дом сожженным дотла. Ким отшвырнуло взрывом, который развалил дом, и она, вся в огне, упала на соседском дворе. Оттуда ее незамедлительно отвезли во Францисканский ожоговый институт.
Когда девочка пришла в себя, она не могла говорить и не реагировала на окружающее, казалось, даже не узнавала мать. Все в ней как будто умерло, кроме боли. Тело настолько обгорело, что, куда бы не прикасалась Чарли, она доставляла девочке страдание. Неповрежденными остались лишь несколько дюймов на шее.
Потом Ким стала постоянно плакать. Она будто вернулась в младенчество, что-то непонятно бормотала, мочилась в кровать. Но по глазам было видно, что она узнавала мать и Чарли, когда те приближались к ее, покрытой пластиком, кровати.
— Ким во мне нуждается, — повторила Чарли. Было половина седьмого, но по ней казалось, что она не спала всю ночь. И это была не первая ночь без сна. Ким вошла в нее, как наваждение. — Она никогда не выздоровеет, — голос сестры был бесцветным, она казалась взъерошенной, кожа отливала нездоровым оттенком. — Сколько бы операций Ким не перенесла, она навсегда останется уродом. Будет бояться выходить из дома. Мать не сможет с этим примириться и в конце концов прогонит ее прочь.
Жени вдруг озарило, почему Чарли так страдает из-за девочки, но, глядя на ее обезумелое лицо, она боялась выразить свое предположение вслух.
— Ее жизнь разбита. Почему она никак не может умереть?
Вечером она нашла Чарли скорчившейся и рыдающей на стуле в гостиной. Жени опустилась перед подругой на колени, взяла за руку. Прошло несколько минут, прежде чем Чарли поняла, что она рядом. Потом обняла Жени, прижалась щекой к ее шее.
— Она умерла. Я как будто потеряла сестру.
Жени долго прижимала Чарли к себе, зная, что сказать нечего, что ее горе достигло вершины и должно прорваться, перед тем как начать утихать.
Постепенно рыдания стали утихать. Жени поднялась, чтобы приготовить чаю.
— Хочешь, я позвоню Тору?
Лицо Чарли было все сморщено, глаза покраснели и опухли. Она только кивнула.
Было уже почти двенадцать, но Тору ответил, что немедленно выезжает.
Чарли поднялась со стула: