— Заедем на улицу Биша, — сказал он. — Остановите возле дома номер тридцать два.
— Послушайте, Ришар, — прошептала Кристиана. — У нас нет времени. И потом… мне как-то неудобно…
— Я пойду один. Дорогу я знаю. После того как она потеряла мужа, я несколько раз навещал ее.
— Но почему именно сегодня?
— Я хочу попрощаться с ней перед отъездом. Я-то ее любил, старую Бланш.
Вопреки его воле, в голосе прозвучала обида. Кристиана ничего не ответила. В прежние времена она наверняка нашла бы что возразить. Еще одна мелочь. Машина удалялась от центра города. Не слышно было больше трамвайных звонков, и движение, похоже, стало не таким напряженным. Улица Биша была тут, в двух шагах, с ее бистро, где служащие товарной станции попивали аперитивы, с ее ребятишками, играющими на тротуарах в классы. Эрмантье отчетливо представлял ее себе, но видение это было застывшим, словно почтовая открытка «Бьюик» мягко затормозил и остановился. Эрмантье открыл дверцу.
— Мсье, коридор прямо перед вами, — сказал Клеман.
— Я ненадолго, — пообещал Эрмантье.
Тротуар был узким, всего в несколько шагов. И все-таки ему пришлось преодолеть приступ головокружения, отчего лоб его покрылся испариной… Он ощутил вдруг такую слабость, что в нерешительности застыл на пороге. Потом, нащупав пальцами стену, медленно пошел вперед, держась за нее. Скверный момент остался позади. Он провел рукой по почтовым ящикам — их оказалось с десяток — и с облегчением снова заскользил ладонью по стене. Главное — за что-нибудь держаться, не шарить в пустоте. Ногой он без труда нащупал первую ступеньку. Нет ничего проще, чем подняться по лестнице. Никаких тебе ловушек. На четвертом этаже Эрмантье остановился. Дверь направо. Ключ торчал в замочной скважине, он тотчас узнал легкие шаги старой женщины и приоткрыл дверь.
— Бланш, — прошептал он. — Это я, Эрмантье, моя добрая Бланш.
— Ах, это вы, мсье! Если бы я только знала…
— Могу я войти на минутку?
Оба были взволнованны и говорили одновременно, наталкиваясь друг на друга в тесной прихожей.
— Давайте вашу руку, — сказала она наконец и, введя его в комнату, где пахло воском и сыростью, усадила в скрипучее кресло с вытертыми подлокотниками.
— Я уезжаю в отпуск, — объявил Эрмантье. — Теперь мне гораздо лучше. Всякая опасность миновала.
— Я очень рада… Поверьте, вы заставили меня поволноваться… Думали, вам уж не оправиться.
— Кто думал?
— Да все решительно… И мадам, и мсье Юбер, и мсье Максим… Все шептались по углам. Пытались делать вид, что все в порядке, да меня не проведешь.
Эрмантье угадал, что она отошла от него, и, услышав шум, понял, что она тихонько притворила окно. Он достал бумажник, вынул, не считая, пачку денег.
— Добрая моя Бланш, мне не хотелось уезжать, не поблагодарив вас… за все. Короче, доставьте мне удовольствие и примите этот скромный подарок… Ну же! Дайте вашу руку.
— Нет, мсье… Нет, это невозможно.
— Почему?
— Нет.
— Этого мало?
— Что вы, мсье! Дело не в этом.
— Тогда в чем же? Дайте же вашу руку. Надеюсь, я не внушаю вам ужас?
Он услыхал прерывистое дыхание старой женщины, и все его сомнения разом проснулись.
— Бланш, я чувствую, что-то неладно. Скажите мне откровенно, почему вы не хотите брать денег?
— Но… я ведь у вас больше не служу.
— А если я попрошу вас вернуться?
— Нет, мсье… Я никогда не вернусь.
— Вы больше не смогли бы жить рядом со мной?
— Нет, мсье. Теперь уже нет.
— Потому что я слепой?
— О! Нет, мсье. Этого у меня и в мыслях не было.
— В таком случае, я не понимаю вас.
— Там мсье сможет наконец отдохнуть. Говорят, климат Вандеи очень полезен, особенно после болезни…
Последние слова она проговорила торопливо и совсем другим тоном, словно обращалась к кому-то третьему. А Эрмантье услыхал у себя за спиной легкое поскрипыванье половицы. Кто-то вошел в комнату и слушал их разговор. Верно, соседка. Стало быть, ему ничего не удастся узнать. Он встал.
— Когда вернусь, обязательно зайду поболтать с вами. Проводите меня, добрая моя Бланш.
Он положил руку ей на плечо и прошел вслед за нею до самой лестницы.
— Будьте осторожны, мсье, — сказала старая женщина, когда он взялся за перила.
Она закрыла дверь, и Эрмантье услыхал скрежет задвижки. Тогда он нагнулся, прислушиваясь. Кто-то торопливо спускался по лестнице. Но задолго до того, как сам он очутился внизу, шаги эти затерялись в уличном шуме.