Но затишье длилось недолго. В день столетнего юбилея юридического лицея студенты собрались у памятника Демидову, пели «Дубинушку» и кричали «Долой полицию! Долой самодержавие!» Звали собравшуюся толпу пройти с красными флагами к фабрике Карзинкина и, соединившись там с рабочими, предъявить политические требования губернатору.
Шестерых зачинщиков выпроводили из города.
Около двенадцати ночи перед отходом почтового поезда на Москву, с которым отправлялись провинившиеся, на перроне вокзала собралась толпа. Из окна вагона лицеисты по очереди произносили речи, благодарили провожающих за сочувствие, говорили, что они, высылаемые, мученики идеи, которая восторжествует, несмотря на все гонения. Речи прерывались восторженными криками. Прибежавших городовых толпа оттерла, заявив, что им тут не место.
Издали наблюдая за происходящим, городовые отметили, что среди провожающих выделялся господин в платье акцизного чиновника. Он больше всех кричал и своим поведением сильно возбуждал толпу.
Господин оказался чиновником городского акцизного управления Николаем Морошкиным. За шумные действия Морошкин получил по службе строгий выговор и затем был переведен в глушь, в Пошехонский уезд.
Потом губернатору поступил рапорт полицмейстера Пузырева. Писал главный полицейский города, что в лицее не прекращаются беспорядки, что-де выпускается там журнал «Студент и рабочий», в котором много противоправительственных высказываний.
Становилось ясно — в лицее действует преступная организация. После тщательной слежки в конце концов напали на верный след. Некий гимназист Леонид Волков, имеющий связь с полицией, познакомился кое с кем из лицеистов и указал на них как на членов тайного студенческого комитета. Принадлежность указанных лиц к тайному сообществу подтвердила квартирная хозяйка Гензель, которая заметила, что во время обеда эти студенты всегда что-то читали, причем случалось, когда она входила к ним, прятали отпечатанные бумаги.
Двенадцать указанных лиц были спешно выдворены под гласный надзор в Вологду.
Не успела полиция разобраться с лицеистами, в городе появились прокламации Северного комитета РСДРП. Прокламации были напечатаны хорошим шрифтом.
Губернатор Рогович вызвал начальника охранного отделения полковника Артемьева и в сильном возбуждении показал ему кукиш.
На ноги подняли весь сыск. Наконец поступило сообщение, что типография обнаружена.
Урядник нового поселка по Суздальскому шоссе заметил странное поведение квартирантов госпожи Сергеевой: никого к себе не допускают, ни с кем не знакомятся. Вечером урядник и сотский пробрались через забор к самому дому, однако разговоров никаких не услышали, окна были занавешены толстыми тканями. Урядник не успокоился и на следующий вечер продолжал наблюдение. Тут ему и послышался шум машины. Прокравшись к крыльцу, он увидел человека, схватил его и выпроводил на шоссе, чтобы тот не подал знака. В доме была найдена типографская машина, разные печати и большая пачка прокламаций.
В эти напряженные для полиции дни и началась война с Японией, которая должна была всколыхнуть патриотические чувства населения и вытравить крамолу. Но с фронта утешительного приходило мало. Неуспех армии только усилил брожение. Пристав Цыбакин доносил, что на фабрике Карзинкина ткач Иван Митрохин читал письмо своего брата с полей Маньчжурии, а потом кричал, что генералы пьянствуют с великим князем Кириллом, а не смотрят за делом, и что главный виновник бед народных государь император и его надо прогнать с престола, а на его, мол, место найдутся достойные кандидаты — рабочие.
Пока листовки призывали рабочих бастовать, еще было ничего, по крайней мере, привычно, но коли вслух стали непочтительно говорить о царе — это уже никуда не годилось.
Артем книжки в охапку и из училища вон. Сбежал с широкого каменного крыльца с фигурными фонарями на столбах и на миг растерялся, не зная куда пойти. В каморках едва ли кого застанешь, домой не хотелось.
Вчера полдня сыпал снег, и слободка принарядилась. Пуховые шапки белей белого висели над карнизами домов. Деревья в инее, каждая веточка сверкает, искрится на солнце. Воздух сухой, звенит.
От казенки, что ближе к магазину Подволоцкого, доносились крики. Там на заплеванном и притоптанном снегу парни играли в шары, на деньги. Артем направился к ним поглазеть — сам неплохо играет, только не на деньги, на конфетные обертки.
Людей сегодня на улице, как в праздник. Обшарпанная, с лохмотьями войлока дверь казенки почти не закрывается. Одни входят, другие чуть ли не ползком вместе с клубами пара вываливаются на крыльцо. Не без помощи постороннего вылетел на снег тощий, оборванный мужик, в пиджаке на голое тело, в опорках на босу ногу — хромой Геша, возчик булочника Батманова, известный в слободке пьянчужка и задира. Чуть погодя, описав дугу, шлепнулась рядом с ним шапка.