Выбрать главу

Ну что ж, остаётся надеяться. Лена спустилась по лестнице ДК и погрузилась в пряную темноту октября. Кричали чайки. В воздухе были намешаны запахи моря, пыли и уже прелой травы. На улице не было ни души. Вдруг она услышала за спиной шорох гравия. Лена свернула на соседнюю улицу. Ошибки быть не могло — вслед за ней медленно ехала машина. По спине пробежал холодок. Что же делать — бежать, кричать или остановиться?

Машина затормозила, и из неё, судя по всему, вышли двое. Лена ускорила шаг, перешла на бег. Сзади тоже побежали. Ей хотелось обернуться, но это слишком большая роскошь. Кто-то с силой дёрнул её за запястье:

— Стой!

Лена начала извиваться и выкручивать руку. Из темноты буркнули:

— Мы просто поговорить хотим.

Свет фонаря выхватил длинного жилистого парня, у которого на шее блеснула жирная змейка цепи. Он отпустил её руку, и боль волной докатилась до кончиков пальцев. Она нащупала в кармане ключи.

— Побежишь — будет хуже.

Сзади медленно двигалась полная фигура, как будто перекатывалась по ночной дороге:

— Ну, что ты бегаешь здесь? Хотели бы что с тобой сделать, у подъезда бы встретили, и всё. А так на центральной улице, в безопасном месте. Пойдём в машину поговорим, — колобок оказался мужчиной с гладким широким лицом и редкими еле заметными бровями.

— В машину не пойду, — Лена проверяла пальцами в кармане, какой ключ из связки острее.

— Ладно-ладно. Пару слов тебе скажу. А то ты тут шныряешь, что-то крутишься. И папикам своим передай, — колобок перевёл дыхание, — вы возить на свой завод кого угодно можете, хоть пингвинов с Антарктиды. Но мужиков местных не трогайте, ясно? Это мои мужики, они на меня работают. И перебежчикам я житья не дам.

Лена поняла, что перед ней стоит сам дядя Паша, директор рыбзавода.

— Крепостное право отменили уже. Где хотят, там и будут работать, — всё это вырвалось у неё случайно, против собственной воли.

— А ты, как я посмотрю, грамотная, историю любишь? А я вот литературу люблю. Знаешь, как у Гоголя в «Мёртвых душах»? Всё, что ни видишь, — всё это моё. И даже весь этот лес, и всё, что за лесом, — всё моё, — он подошёл вплотную и флегматично произнес: — И ты сейчас, шмакодявка, тоже моя. Захочу и задушу тебя своими руками.

В ушах зашумело. Стало страшно даже сделать вдох, не то что ответить.

— Ладно, расслабь булки. Шучу. Мы же культурные люди. Разговоры высокие ведём. Я думаю, ты поняла меня. Хозяевам своим передашь, — он кивнул дылде с озлобленным лицом, — пойдём, Саня.

Они развернулись и зашуршали к машине. Потом объехали Лену и мигнули аварийкой — вежливо прощались.

Номинация Поэзия. Первое место

Иван Купреянов

Сборник стихотворений

* * *
Не страшно, скорее — противно смотреть на пустеющий мир. Налей, Антонина Крапивна, в стаканчик, замытый до дыр. Мы виделись мельком и прежде — четыре ли раза ли, пять… Я вырос до той безнадежды, когда это можно считать. Но, впрочем, не надо о тщетном, давай о посёлке одном, где пах оглушительным летом огромный жасмин за окном. Як-40, як пёсик, задирист, утробен Ил-76. Когда самолёты садились, стекло начинало свистеть. В каком восхитительном соре я жил до прошествия лет! И можно сидеть на заборе, и это почти интернет… Налей, Антонина Крапивна, начисли, плесни, нацеди. Таинственно, конспиративно налей. А потом уходи. Руками своими не трогай, красивую пыль не стирай. Я жил под небесной дорогой, я знаю, как выглядит рай.
* * *
Завибрировал мост, и трамвайный звонок между двух берегов защемило. Подари мне прозрачный холодный денёк, чтобы таял во мне до могилы. Не в коллекцию, нет. На асфальте ничья нарисована линия мелом. Я скроил бы денёк из обрезков старья, только хочется новый и целый. Деловитый рабочий с шуршащим мешком копошится. Совместно со всеми, словно в комнате с падающим потолком, я упёрся в пространство и время. Вот старушка, вот голубь колотит крылом, и старушка к нему благосклонна. Голубь — жадная птица, отрывисто в нём исчезает обрывок батона. Потерпи, все мы будем нигде и везде. Замечательно, тоже мне — новость. Я сейчас — пузырёк в бесконечной воде, осознавший свою пузырьковость.