Я закашлялся от сигаретного дыма, вспомнив эту её любимую гнусную шуточку. Вредная дурочка Уткина, которую я бы сейчас задушил в своих объятиях, даже если бы она назвала меня "старым нудным пердуном".
- Добрый вечер, Родион.
Мой взгляд медленно поднялся с коричневых, до блеска начищенных ботинок по бежевым брюкам и синей рубашке к зеленым глазам светловолосого мужчины, что был по виду старше меня на лет пятнадцать. Но больше мое внимание привлек черный дипломат и папка.
- Если его, конечно, можно так назвать. Откуда вам известно мое имя? - напряженно отвечаю и делаю ещё одну затяжку никотина.
Я сидел на скамейке у черного входа десертного бара, решив подождать водителя здесь. И, буду честным, встреча с человеком, который знал мое имя, поздно ночью - казалось дико странной. Невольно вспоминаются фильмы о серийных убийцах и маньяках, которые я пересмотрел будучи подростком.
- Ну, я читаю газеты и слежу за новостями. Я присяду? Право, я вас не задержу надолго, - будто немного виноватым голосом говорит он, суетливо садясь на скамейку и поправляя очки в квадратной узкой оправе на переносице.
Выдохнув дым изо рта, затушил сигарету и тут же зажег новую. Никотин расслаблял и сдерживал рвущуюся пассивную агрессию из меня. Я не любил подобные знакомства, да и мужчина показался мне каким-то мутным типом.
- Позвольте угадать: вы - журналист, верно? - с циничной насмешкой произношу я, не спуская взгляда с ещё более занервничавшего незнакомца. Стряхиваю пепел с сигареты и вновь прикладываюсь к ней, наслаждаясь гуляющим табачным дымом в легких.
- Нет-нет, я не журналист, - торопливо пробормотал он, не поднимая на меня глаз и сжимая пальцами края темно-синей папки. - Дело в том, что я последние пару лет - являлся психологом вашего отца.
- Сочувствую. Мой отец действительно серьезно психически болен. Но всё ещё не вижу связи между мной и причиной вашего появления здесь.
- Дело в том, я очень виноват перед вами, - неожиданно выдохнул из себя мужчина. Я приподнял заинтригованно бровь. - Я следил за вами. Те сообщения, угрозы и разрисованная дверь - это все был я. И тогда журналистам я дал всю информацию, но я не знал, что...
Что, черт побери?
Жестом руки прервал его сбивчивую речь, ощущая, как виски сдавило от тяжести. Я подал в суд на издательство, напечатавшее тот бред, но так и не узнал, кто слил информацию. Журналист отказался говорить имя того, кто дал исповедь моего отца на диктофоне издательству. Проклятье, теперь это объясняет, почему отец разоткровенничался с неизвестным.
Но я точно не надеялся услышать чистосердечное признание в темном переуке от человека, что лечил отца. И который последние месяцы следил за мной, раздражая своими посланиями.
- Не пойму, вас покусал мой отец и вы тоже заразились? - зло прошипел я, откидывая сигарету в урну. - Вашу мать, зачем вам это было вообще нужно? И скажите мне хоть одну причину, чтобы я не сдал вас полиции за преследование, клевету и нарушение профессиональной этики.
- Меня зовут Петр Снегирев. Я - брат Вари Снегиревой. Это имя вам уже о чем-нибудь говорит? - тихо спрашивает мужчина поникшим голосом.
- Разумеется. Мы учились в одной гимназии. Кстати, как она сейчас? Мне сообщили, что её увезли в Германию лечиться.
Петр внимательно вгляделся в мое лицо, а затем качнул головой, чему-то улыбаясь.
- Так вы действительно не были в курсе. Вари нет в живых уже десять лет. Ваш отец отменил оплату за её лечение, но умерла она не из-за рака. Варя бросилась под машину, но перед этим оставила письмо, где сообщила, что сломила не болезнь, а ваше безразличие к её чувствам. Я сначала думал, что вы использовали её и бросили, а значит виноваты в смерти сестры именно вы и, когда стал психологом Евгения Александровича, эта уверенность окрепла. Он говорил, что вы во всем виноваты, мол, не желаете обзавестись супругой и лишь горазды девок затаскивать в постель и выкидывать их на следующее же утро. Мне хотелось вам отомстить, ведь моя милая Варечка мертва, а вы...
- Достаточно. Я осознал, что вы посчитали меня исчадием ада, не разобравшись во всем, - сухо говорю я, ощущая, как лед затрещал в венах. Мне становилось трудно дышать, не говоря о том, чтобы пытаться сохранить маску сдержанности, когда ярость во мне набирала мощь, подобно смерчу. - Почему решили передумать и прийти сюда?