Некоторое время я блаженствовал, радуясь, что остался жив. Кто-то нанес мне сокрушительный удар предыдущей ночью, запихнул в автомобиль и привез сюда. Почему? Зачем тратить столько времени и сил? Если меня собирались убить, можно было придумать более эффективный способ, чем тащить меня на эту косу, где, несмотря на безлюдье, рано или поздно кто-нибудь появится и заинтересуется машиной. Нападавший не мог подумать, что его удар лишил меня жизни, иначе не стал бы вставлять мне кляп и связывать руки.
Значит, это предупреждение? Третье предупреждение что-то «прекратить»? Я снова почувствовал неприятный холодок в груди, осознав, что служу мишенью для анонимного врага.
В этом неопределенном положении мне потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить, что для замирания сердца есть более веская причина. Автомобиль время от времени покачивался, незаметно увязая в песке все глубже и глубже. С каждым толчком взаимное расположение ветрового стекла и линии бурунов вдалеке изменялось. Теперь я понял, что машина находилась в той самой блюдцеобразной впадине, о которой меня предупреждали. «Если это и в самом деле зыбучие пески, – глупо хихикнул я, – то зыбь у них очень медленная».
Но вскоре я заметил, что линия прибоя приближается. Начался прилив. Вероятно, через полчаса море заполнит впадину. Насколько я знаю, вода усилит вязкость зыбучих песков. Или море зальет машину (точно, окно рядом со мной наполовину открыто) и утопит меня раньше, чем я дождусь помощи в этих предательских песках.
«О, злое, коварное, алчное море».
Я загипнотизированно следил за подступающей линией бурунов.
Что происходит в душе человека, наблюдающего неотвратимое приближение собственной смерти? Я не помню ничего, кроме удушающей паники. В романах потенциальная жертва всегда находит острый предмет, которым можно перерезать веревку. Я метался на заднем сиденье, обезумев от ужаса, но внутри машины не было ничего острого. Я старался ослабить узел веревки на запястьях, но он не поддавался. Мне удалось перебраться на кресло водителя (машина была двухдверная) и уцепиться пальцами за ручки, но обе дверцы оказались заперты. Я попытался изжевать пластырь, затыкающий рот. Безнадежно. Я снова вернулся на заднее сиденье. Мне оставалось только безмолвно кричать.
Машина снова накренилась и опустилась. Море приближалось, чтобы ускорить мой конец. Теперь оно находилось всего лишь ярдах в пятидесяти от меня. От набегающих волн меня отделял невысокий, поросший травой каменный гребень, где мы с Гарриет в первый раз поцеловались. Губы мои болели, слезы катились по щекам.
Я отчаянно боролся со своим страхом, желая встретить неизбежную гибель как человек, а не как попавшее в капкан животное. Умереть если не с достоинством, не возможным в такой ситуации, то хотя бы с подобающей храбростью. Мне нужно было примириться с собой и с Богом. Но храбрости у меня уже не оставалось, а сохранять фальшивое спокойствие было выше моих сил. Все, чего я добился, – своеобразный фатализм, приглушивший мой страх, пока я наблюдал подбирающиеся волны.
Я следил за подползающим морем с таким вниманием, что сначала даже не услышал голос, окликавший меня:
– Есть тут кто-нибудь?
Я глянул налево. Черная фигура неуклюже бежала по отмели. Когда она оказалась совсем близко, я узнал отца Бреснихана. Я попытался просунуть голову в полуоткрытое окошко, отчаянно кивая ему. Священник приблизился к краю впадины, узнал меня, сделал ободряющий жест, а потом начал пробираться ко мне по обманчиво твердой поверхности песков. Я видел, как с каждым шагом его ноги увязают все глубже, но святой отец все-таки сумел добраться до машины. Ее бампер теперь находился на уровне песка. Встав на него, священник дернул дверцу, потом наклонился и опустил боковое стекло до предела.
– Все хорошо, Доминик! – мягко произнес он. – Я вызволю вас через минуту.
Каким-то чудом ему удалось подхватить меня под мышки, приподнять и с невероятным усилием выдернуть через отверстие. Святой отец был удивительно сильным. Я рухнул лицом вниз у его ног.
– Вставайте! – нетерпеливо прикрикнул он. – Вы можете идти?
Оказалось, что могу. Ноги не были связаны. Поддерживаемый моим спасителем, я с трудом дотащился до твердой почвы. Там, вынув из кармана внушительный перочинный нож, святой отец перерезал веревку, стягивающую мои руки.
– Запястья немного поболят, – произнес он, с усилием растирая мне кисти рук, чтобы восстановить кровообращение.
Потом одним решительным движением он сорвал пластырь с моего рта. Я наконец смог озвучить свою благодарность.