Юлии Ивановне хотелось с кем-нибудь поделиться своими переживаниями, но она никому не была интересна. Об этом можно было бы рассказать близкому человеку: сестре или подруге, но подруг у неё не было, а сестра Тоня, рано постаревшая женщина, жила далеко. Когда они встречались с Тоней, а это случалось не так часто, вспоминали своё детство, маму, которая, кстати, проживала в другой стране с отчимом. Или жизнь их так разбросала или они сами не держались друг за друга, но встречались редко, а день, когда были все вместе: мама, Тоня, Юлия Ивановна и младший брат — хорошо выпивающий человек, был днём какой-то другой жизни, которая как бы была, а казалось, что никогда её и не было. И многого уже не будет.
«В моей жизни уже ничего не предстоит», — грустно думала Юлия Ивановна, вполуха слушая сотрудницу, рассказывающую о дочери, которой предстояла поездка в Париж. Вот надо же, такая конопатенькая тихоня была, а вышла замуж, видимо удачно, и вот уже пол-Европы объездила. Но не об этом думала Юлия Ивановна. Люди собирались в Париж, а она мечтала побывать с любимым мужчиной в ресторане, и чтобы полумрак, грудной голос саксофона, свечи на столе и её рука в руке мужчины. Казалось, не так уж много и нужно ей для счастья.
Появлению Михалыча в их отделе предшествовали два дня подготовки к финансовой проверке. Ревизоров пришло двое: женщина, с вышедшей из моды мелкой химией, и мужчина в роговых очках, с большими руками, крупными чертами лица — Михалыч. Им выделили для работы отдельный кабинет: выселили на время кадровика. Женщина ушла сразу же после ужина, щедро накрытого в кабинете начальницы, а Михалыч засиделся допоздна, тараща глаза на исписанные листы бумаги сквозь линзы очков. Наступил октябрь, и уж который день шёл дождь. В кабинете было светло, тепло и тихо.
— В этом году ранняя осень, — произнес Михалыч, выйдя из кабинета.
— Да, холодно. Вы зонт с собой прихватили? — спросила одиноко сидящая за своим рабочим столом Юлия Ивановна.
— Нет, я на машине. Неожиданно потянулся, разминая свои плечи, Михалыч. Это выглядело не очень прилично, но мужчинам можно.
— Вам везёт. А хотите чаю? Юлия Ивановна легко поднялась из-за стола. Взгляд Михалыча оценил и остался доволен ею. Юлия Ивановна достала из шкафа чашки, вазочку с вареньем, печенье. Расстелила на столе небольшую скатерть.
— Я вам с травкой заварю. Любите с травкой?
— Нет… Не знаю, мне давно никто не заваривал. — Михалыч пожал плечами.
— А я вам с мятой. А что же ваша жена не заваривает чай с травкой? Чай с травкой такой полезный.
— Почему не заваривает? Заваривает, наверное, но только давно не мне. — Пейте маленькими глоточками, отхлёбывайте осторожно, а то чай горячий …и глотайте, — говорила Юлия Ивановна вальяжно развалившемуся на стуле Михалычу. — Ну как? Хорошо? — Ласково заглядывала она ему в лицо, улыбаясь.
Михалыч щурился, неторопливо отхлёбывал из чашки, кабинет наполнялся лёгким ароматом мяты. За окном был уже поздний осенний холодный вечер.
Их отношения развивались. «Вот и встретились два одиночества», — думала Юлия Ивановна перед монитором своего рабочего компьютера, осторожно поглядывая на маленькие ручные часики. Юлия Ивановна прислушивалась к себе. Нет, душа её не пела, она мурлыкала, улыбалась глазами, как японская гейша в чайном домике. Им было вместе хорошо. Вечером по дороге к ней домой они заезжали в магазины, и, пока Михалыч дремал в машине, Юлия Ивановна покупала продукты и всё необходимое, поэтому в обеденный перерыв или тайком в рабочее время она не бегала за покупками, как случалось раньше.
Ужинали долго. Михалыч ел с аппетитом и хвалил. Юлия Ивановна с удовольствием пекла булочки с курагой, пышные пирожки. Михалыч любил с капустой. В доме пахло выпечкой, кофе и ещё чем-то хорошим.
В день зарплаты Михалыч, вытащив несколько купюр из пачки, все оставшиеся деньги положил на кухонный стол со словами: «Вот зарплату получил. Сегодня можно и пивка попить». Пиво пили с рыбкой, с солёными грибочками. Михалыч был ещё тот грибник, со стажем. Любил рассказывать о своих походах в лес и всё время повторял: «Летом я и тебя научу». Эх, лето!
О своей жене Михалыч сказал только однажды:
— Жену я любил долго, но она совсем не умела прощать. А ты умеешь прощать? Юлия Ивановна не ответила, она думала. А умела ли она прощать? Прощать она умела, а уж мужчине, который бы её полюбил, она бы забыла всё.
— А своди меня в ресторан. Музыку послушаем, — негромко предложила Юлия Ивановна. Михалыч оторвал глаза от экрана телевизора и посмотрел на неё очень пристально.
— Шучу, шучу, — неестественно рассмеялась Юлия Ивановна и суетливо стала поправлять воротничок своего нового халата.
— Рестораны — это из другой моей жизни. А в этой давай обойдёмся хорошим ужином дома, — после недолгого молчания произнёс Михалыч.
В какой-то из своих жизней он явно был опытным следователем и умел «раскалывать» на допросах.
На следующий день Михалыч не пришёл. Он несколько раз звонил Юлии Ивановне и жаловался на зубную боль. Юлия Ивановна сочувствовала ему тихим шёпотом, украдкой поглядывая на сотрудниц, и строгим шёпотом требовала, чтобы он немедленно шёл к врачу.
Появился он вечером через два дня, измотанный зубной болью, осунувшийся и небритый.
Пришёл, чтобы просто сказать: «Выходи за меня замуж». Юлии Ивановне впервые делали предложение, и она не знала, как себя вести. Не знала она и какие слова принято говорить, поэтому просто ответила: «Нет», — и грустно покачала головой.
Весь следующий день Юлия Ивановна ждала звонка, она представляла себе, как Михалыч скажет, что он всё понял, что она женщина, о которой он давно мечтал, что он очень любит её. А она скажет: «Ну что ж, придётся пожалеть несчастного влюблённого» или что-нибудь в этом роде, уж она-то давно знает, что ответить и проведёт рукой по его седеющим волосам или лучше прижмёт его голову к себе и тихо заплачет. Но Михалыч не позвонил.