Когда старший брат пристально на него смотрел, Нермин ощущал себя глупой мухой, попавшей в паутину и понявшей, что сопротивляться уже поздно.
И это не изменилось даже после того, как Линикан научился смотреть мягко, с этаким обаятельным любопытством.
Впрочем, брату с его безумием ещё повезло. Оно было полезное. И оно не захватывало людей, которых он не знал, разве что в качестве возможных и невозможных случайностей. И Линикану нужны были сведения, знания и целые службы внутренней и внешней разведки.
А вот Нермину в качестве семейного безумия досталось воображение. Ерунда, казалось бы, особенно в детстве. В раннем. В детстве вообще все проще. А когда взрослеешь, начинаешь многое понимать и однажды, словно перед пропастью, замираешь на пороге комнаты, куда тебя привело собственное воображение, и становится страшно. Потому что шёл туда, не понимая, что тебя ведет выдумка, которой ты позволил себя захватить. Что незнакомая девушка всего лишь скользнула взглядом и улыбнулась, поклонившись, как оно и полагается по этикету. А приглашение во взгляде и улыбке, игра в «найди меня» и даже подсказки вдруг появившиеся в коридоре — это твоя собственная выдумка. Которая однажды может завести тебя не на порог комнаты девушки, которая изумленно и даже с некоторым испугом на тебя смотрит. Из-за твоей фантазии, которой ты поддался, может случиться что-то гораздо хуже.
Да, с безумием Нермину не повезло. Ему досталось безумие, которое приходится постоянно сдерживать, гася в себе эмоции и перепроверяя собственные выводы.
А мальчишке Вирку, казалось бы, повезло, как никому другому. Потому что он видел суть вещей. Видел на что способны люди. Мог подтолкнуть их в ту или иную сторону. Мог помочь, показав им их слабости. Или этими слабостями воспользоваться. А ещё он умел мастерски притворяться тем, кем на самом деле не был. Мог сыграть любую роль, показав то, что кто-то хочет видеть. И у него были артефакты. Как из сокровищницы, так и привезенные его матушкой из-за бывшей завесы. Которые в этом всем помогали.
И кто же знал, что однажды он так сильно ошибется в девушке, что захочет всем этим воспользоваться, чтобы взять и исчезнуть. Но сначала окончательно сойдет с ума и станет шаг за шагом перепроверять собственные выводы, потому что решит, что когда-то уже мог ошибиться. И эта ошибка могла быть страшной.
— И, возможно, он что-то нашёл, — проворчал Нермин. — Или помешался ещё сильнее, на девушке. Но тогда он должен быть рядом с ней. А его там нет. Или мы его не видим. Талантливый мальчик. А ведь считал, что она всего лишь наивная, восторженная глупышка, хоть и талантливая. И если ей не показать, насколько несовершенен мир, она таковой и останется, и этим обязательно кто-то воспользуется. Думал, что помогает ей. А она его победила, даже не подозревая, с кем сражается.
Нермин опять улыбнулся отражению.
Вирку тоже показали несовершенство мира. И что-то оно ему не понравилось.
ГЛАВА 8: Будни сыскной управы
На работу Тияна шла с ощущением тяжелой головы и желанием выпить ведро тонизирующей настойки.
Мысли вяло крутились вокруг жизнерадостного бабника Вирка, иногда перескакивая на обморочного воробья и убитого муравья. И если второй и третий были связаны с её работой и думать о них было хотя бы логично, то почему в голову упорно лез казалось бы давно забытый ухажёр, было вообще непонятно. Наверняка влияние Нэнки и поселившегося в её голове тетушкиного червя.
А самое странное, что мстить за эти мысли, помешавшие выспаться, хотелось вовсе не подруге и даже не излишне романтично настроенной тетушке. Мстить хотелось все тому же Вирку. Например, послать ему письмо с сочувствиями. Мол, «Только узнала об ужасной участи, постигшей тебя. Сочувствую изо всех своих сил. Собираюсь принимать солнечные ванны в саду на крыше отцовского дома. Специально туда для этого еду на выходные. А тебе удачи и подштанники потеплее. Даже не знаю, что тебе там нужнее».
Вирк, получив это послание, наверняка был бы в «восторге».
— Если он там есть, — мрачно пробормотала Тияна.