Вскоре мы засобирались домой. Перед отъездом я зашел в анобласть проверить Зоркого, но на прежнем месте его не было. На земле остались кочерыжка капусты и кожура апельсина. Вот и отлично! Если аппетит проснулся, значит поправится.
Я попросил баронессу держать нас в курсе дел и высадил её у дома брата, где уже был когда-то. Она, конечно же, принялась зазывать нас к себе. Дед с готовностью согласился, а я ответил, что у меня ещё много дел, поэтому остаться не могу.
— Ну ладно, тогда в следующий раз. Спокойной ночи, Григорий Афанасьевич, — подмигнула она и двинулась к воротам.
— Но ведь… Эх, пойми этих женщин, — недовольно проворчал он и махнул рукой. — Сначала пойдёмте ко мне, у меня вкусное вино и сало с хреном. А потом — до свидания, Григорий Афанасьевич, — передразнил он.
Я не стал говорить, что она позвала нас ради того, чтобы заманить меня. Как только я отказался, она потеряла интерес и к деду.
По пути домой попросил водителя отвезти меня сначала в лечебницу Коганов.
— На кой-чёрт тебе туда? Ночь скоро, — проворчал дед.
— Хочу поговорить с профессором.
— Опять этот профессор. Одни проблемы от него. Что за невезучий человек? Ты иди, а я в машине тебя подожду. Боюсь, не сдержусь и выдам ему крепкого словца.
— Не понял. Он-то в чём виноват? — я взглянул на него, нахмурив брови.
— Короткая же у тебя память! Сначала напали на тебя на посвящение в студенты. Затем на днях тебя чуть не убили, когда ты его задницу спас — принялся перечислять он, загибая пальцы.
— Всё ясно, — прервал я его. — Сиди в машине. Я скоро.
Может, дед в чём-то и прав, но все эти нападения — не дело рук Щавеля и не стоит его в этом обвинять. Он сам — жертва.
Я зашёл в лечебницу и сразу поднялся на этаж платных палат. В конце коридора у двери дежурили двое бойцов Демидова, котррые наотрез отказались меня впускать. Сказали, что Роман Дмитриевич разрешил заходить в палату только двум лекарям, и всё.
Я не стал настаивать и уже хотел уйти, но тут дверь палаты открылась и показался Щавелев.
— О, Саша, вы что здесь делаете? — он удивленно воззрился на меня.
— Здравствуйте, Олег Николаевич. Просто пришел проведать и поговорить.
— Заходите-заходите, — он распахнул дверь пошире. — Я всегда рад моим друзьям. Ведь я могу вас считать своим другом? Вы не против?
— Нет, не против, — улыбнулся я и хотел зайти, но мне преградил путь один из телохранителей.
— Не положено, — сухо проговорил он.
— Да бросьте вы! — профессор хотел отодвинуть бойца, но оказалось, что его не так-то легко сдвинуть с места. — Пропустите его под мою ответственность. Я доверяю этому человеку как самому себе.
Боец немного подумал, но наконец согласился пропустить только с условием, что предварительно проверит меня. Я не был против, поэтому он поводил по мне каким-то артефактом, прощупал карманы, и только после этого пропустил в палату, настояв, чтобы дверь оставить приоткрытой, и они имели возможность следить за нами.
— Какие же они… ответственные, — усмехнувшись шепнул мне профессор. — Хорошо, что здесь туалет в палате, а то они бы и туда за мной таскались.
— Ничего удивительного — вы ценный свидетель.
— Это точно, — тяжело вздохнул он, но тут же спохватившись, предложил. — Чаю хотите? Специально отправил санитара в вашу лавку за чаем. Отменный чай. Мне бы очень хотелось познакомиться с ваши дедом и поблагодарить его за возможность наслаждаться такими превосходными напитками.
— Обязательно познакомитесь, — ответил я, а сам подумал, что лучше бы этого никогда не случалось. Слишком уж зол на него старик Филатов.
— Вы по поводу ко мне или просто? — уточнил Щавель и протянул чашку с чаем.
— Я пришёл проведать вас и кое-что выяснить, — я отпил чай и узнал один из сборов, который придумал сам. Он дарит бодрость и повышает настроение. То что нужно для человека, которого совсем недавно подвергали пыткам.
— Как говорят лекари, состояние у меня стабильное. Всё заживает и восстанавливается. Правда двигаюсь ещё с трудом, — пожаловался он.
— А что такое?
— Кости не так быстро заживают. Даже чихать больно — ребра ломит.
— Принесу вам одно хорошее средство для сращения костей, — заверил я, прикинув, что тут подойдет «Костерост», который изготавливал когда-то для тетки Киры.
— Было бы хорошо, а то неизвестно сколько меня здесь продержат, — печально произнёс он и слегка улыбнулся. — Признаться, я очень соскучился по работе, по академии, по своим оранжереям. Эх, как же мы не ценим, то, что имеем, пока не потеряем… У вас был ко мне какой-то вопрос?