И только сойдя с алтаря, понимает: ей незачем никуда отлучаться по утрам. И днем, и вечером. У нее НЕТ тела. Есть его имитация — весьма детальная, но не до такой же степени! А значит, не переполненный мочевой пузырь согнал ее с брачного ложа. Что же тогда? Предчувствие? Ничего себе предчувствие, когда от него живот подводит. Или таким оно и должно быть? Катя не знает. Раньше у нее никогда не было ощущения, что она ДОЛЖНА сию секунду встать и куда-то пойти — разве что естественная нужда заставляла. Что ж, значит, подсознание отправило очередное зашифрованное послание сознанию. И как всегда, в неприличной форме.
К дверям своего храма Саграда идет по спинам прихожан. Толпами они падают ниц перед владычицей ада, стелются под ноги живым, телесно-теплым ковром. Шепот: «Царица, царица…» сопровождает Катерину повсюду, словно эхо шагов. Голых ступней княгини ада все время касаются чьи-то пальцы — так бережно и пугливо, точно ждут в ответ удара током. Или бичом. Катя ощущает разницу в статусе: засыпала она Священной Шлюхой — проснулась Законной Супругой. Жена люциферова, первая и, возможно, последняя.
Зачем? — свербит в мозгу. Зачем тебе это, Катя? Вот уж что тебя не интересовало никогда, так это брак «по правилам». Слишком сумбурным, каким-то вынужденным был твой брак с Игорем, слишком грязно и больно закончился, чтобы не разочаровать. И вот опять Катерина — чья-то жена, все такая же ревнивая, все такая же неуверенная в себе и в муже, все такая же одинокая, несмотря на мужское плечо, которое отныне в ее распоряжении. И даже еще более одинокая, чем раньше. Когда она была не только одинока, но и свободна.
Если в мире живых перестали молиться на штампы в паспортах и записи в церковно-приходских книгах, то здесь, в мире мертвых, всем должно быть все равно, крутится у Катерины в мозгу. Ну чем Священная Шлюха отличается от Законной Супруги? Чудес творить Катя не научилась, ясновидицей не стала… Хотя что-то она чует, определенно. Лишь чутье направляет ее — не глаза и не уши. Тьма, наполненная шипением «царица-царица-царица», сбила бы с пути и летучую мышь. А Катерину не собьешь. Она бредет по камням, холодящим ступни, слушая ладонями стены, как в игре «Холодно-горячо». Тело говорит ей: скоро она будет на месте. На каком месте, для чего Кате туда идти, тело, разумеется, не объясняет. Но кладка стены едва заметно нагревается: там, за толщей камня, жилое помещение. Или пыточный зал. Или кабинет важной адской персоны. Или… или… или…
Одного Саграда не ждала — что это будет паб. Трактир. Пивнушка.
И за столиком в углу будут сидеть Велиар и Уриил, окосевшие от пивного марафона, уставившись каждый в свою кружку. Кружки старого стекла, с серебряными крышками, вместимостью в пинту, наполовину полны, но пена давно осела. Видать, давненько киряют ангел луны и дух вероломства. И не ради забавы.
Катерина осторожно выглядывает из-за косяка, надеясь, что пьяненькие бессмертные сущности не так наблюдательны, как трезвые бессмертные сущности.
— А беззде… безде… без сделки ты не можешь? — наконец отверзает уста Цапфуэль.
— Ннэ, — мотает головой Агриэль. Тянется мхатовская пауза.
— А-а-а-ана мня уб… йот, — икает ангел.
— Ннэ, — глубокомысленно замечает дьявол.
— Он-н-на нипра… не простит… — вздыхает Уриил.
— М-м-м? — Велиар делает что-то такое лицом, долженствующее изображать сомнение.
— М-м-м! — усиленно кивает Цапфуэль. — И папа… тоже нипра-а-а…
— К хренам папу! — неожиданно четко выговаривает дух разврата и делает попытку утопиться в кружке. Ангел подавляет суицидальную попытку в зародыше и продолжает речь:
— Па-п-п-па-а Лу-у-у-у… Лю-у-у-у… ц-ц-ц… — и сбивается на свист и цоканье.
— Лю-ци-фе-ра, — поучительно произносит Белиал.
— Его! — энергично поддакивает ангел. — Не. Простил. И меня — не. Не. Простит.
— А зто у тбя бдет Эби, — бормочет второй князь ада с отвращением на лице. — У тбя бдет, а у мня нт.
— Мы бу-у-удем тебя-а-а навеща-а-ать… — почти напевает Уриил. — И ты на-а-ас. И Лю-у-у-у…
Вот тут до Кати доходит. Это заговор. Ангел луны должен пойти против воли предвечного отца, равнодушного, но ревнивого бога. С его-то небезупречным прошлым… Цапфуэль рискует быть проклятым. Второй раз его вряд ли простят. Люцифера не простили и в первый. За риск платит Велиар: отдает Уриилу то, о чем ангел мечтает четвертое столетие — свою дочь, бездушного нефилима Абигаэль. Если Эби, в чьем сердце нет ни искры любви (а значит, ей все равно, с кем быть), подчинится папенькиной воле, Уриил получит свою дозу любовных переживаний. Как же ему, наверное, охота вмазаться, если он готов нарушить волю всевышнего…