***
Время перестает казаться чем-то особенным. Я не задумываюсь уже давно над тем, который сейчас час, который день недели, какое число, какой год. Зачем? Все равно. Мне уже все равно, просто ем и еще пока живу. Даже не живу, стараюсь просто быть. Зачем мне часы, если я не тороплюсь на свидание? Зачем мне календарь, если я не планирую ничего в моей жизни? Я делю дни на хорошие и плохие. Хорошие, это когда я сыт и могу не думать о том, что мне пора снова на охоту, потому что мяса еще вдоволь. А плохие – это когда я начинаю засыпать от голода, спотыкаюсь из-за слабости во всем теле и пью только мутную кипяченую воду, которая вымывает остатки содержимого моего живота и он горит в изжоге, обдавая желудочным соком самого себя, свое нутро, потому что мяса нет. МЯСА НЕТ! - Это плохой день.
Я превратился в животное? Или был им всегда и просто пытался закрыться словом «цивилизованный»? Где во мне то человеческое, то душевное, про которое воспевали везде все и всегда? Может, это выдумка? Просто миф, который люди выдумали, чтобы найти себе оправдание, для существования на этом свете? Чтобы не просто жрать.
Я осторожно шел в густом тумане и прислушивался, когда мне показалось, что я услышал тихий плач. Я остановился и принялся слушать звуки, которые были ко мне достаточно близки, но туман сбивает не только визуальные ориентиры, но и слуховые, поэтому сказать точнее оказалось трудно. Сложно понять, откуда идет этот звук. Приближаюсь к развалинам дома – звук становится отчетливей, но я никого не вижу. Отхожу на расстояние и он стихает. Возвращаюсь назад и стою слушаю. Точно, это чей-то плач. Он звучит немного приглушенно, как будто бы из-под земли. Да, из-под земли! Кто-то под завалом! Кладу свой рюкзак на землю и стараюсь, как можно точнее определить место. Предположительно определил и начал раскапывать завал. Плач стих, а потом усилился, превратившись в истерический вой, значит, я на правильном пути.
О чем я думал, когда отбрасывал в сторону куски кирпича? Нет, не о спасении попавшего в беду человека, нет. О еде. Я думал о том, что откопаю раненное существо и помогу ему закончить свою жизнь максимально безболезненно. Я его убью и съем. Все равно ему придет мучительная голодная смерть под завалом, а так он хотя бы будет удостоен теплом моего желудка и даст мне силы, для того, чтобы я смог жить дальше.
Я поцарапал в кровь пальцы, пока раскидывал барахло, приближаясь к источнику всхлипывания. Пока лез к своему неизвестному обеду, ужину или завтраку. Я копал и копал, застывая в собачьей позе и вышвыривая загрубевшими мозолистыми руками кучи пыли, кирпичной крошки и земли. Иногда приходилось напрягаться, чтобы сдвинуть массивный кусок кладки в сторону. Иногда, я останавливался и слушал. Слушал звук вокруг, чтобы избежать возможной опасности. И слушал, возобновляющийся плачь, который становился ко мне всё ближе и ближе. Я оторопел, когда, откинув очередной большой кусок барахла в сторону, увидел перед собой маленькую грязную девочку, лет семи. Она лежала на боку, свернувшись калачиком, прижав к груди ноги, и тихо хныкала. Она смотрела на меня небесно голубыми влажными глазами и тряслась всем телом, всхлипывая носом.
Как? Как она могла столько времени жить в этом мире? Как она могла существовать здесь, среди такой суровой действительности? Кто-то охранял её все это время? Тогда где он? Мне казалось, что все дети и женщины были отправлены в сторону Новодевяткино, где у них была возможность проскочить, потому что вирус, обитающий в этой стороне, убивал только мужскую, взрослую особь. Почему она здесь?
Ее лицо, как и вся её разодранная одежда, было покрыто слоем красной кирпичной пыли. Слезы, бежавшие по нему, оставляли похожие на пересохшие русла реки, с глинистыми берегами, разводы, а под носом у нее были сопли с черной землей. Она вжималась в небольшое углубление всем телом и вздрагивала при каждом моём движении, пока я её рассматривал. Что-то шевельнулось во мне, когда увидел её вот такой беззащитной, нуждающейся в помощи и опеке. Её голубые глазки сверлили меня и молили о помощи. Я убивал много в этом мире людей, но никогда не делал этого с ребенком. НО Я никогда не убивал детей.
Я не знал, что мне делать: Оставить её живой и уйти?
Тогда она станет жертвой другого хищника, который возможно будет более жестоким, чем я, и будет измываться над этой девочкой, прежде чем убить. Этого позволить я не мог.
Взять её с собой и попытаться оградить от всех опасностей в этом мире? Тогда она могла бы стать помехой, балластом, слабой точкой, которая сможет меня выдать в самый неподходящий момент. Что же мне делать?