Она как будто поняла ход моих мыслей и перестала плакать. Девочка поднялась на ноги и, не сводя с меня глаз, сделала шаг на встречу. Потом ещё один. И ещё. Она, хромая на одну сторону, подошла ко мне и остановилась, обняв мою ногу. Ее голубые глаза продолжали смотреть в мои. Казалось, что всё её детское мужество и бесстрашие отражалось в них. Я мысленно прикинул: «Сколько же ей было, когда всё это началось? Два? Три, года? Что она помнит хорошего из прошлого, или она помнит только развалины, холод, болезни и людоедство?»
Со мной такого никогда, наверное, не было. В этой суровой действительности-то точно, а прошлого до этой войны, как будто и не было вовсе. Я почувствовал какую-то жалость к этому маленькому беззащитному ребенку, который странным образом остался жив в этом жестоком мире, где и взрослому-то нелегко остаться целым. Я проникся к ней странным уважением, каким один охотник уважает другого. Как она охотится? Охотится ли она вообще? Что она ела? Моя ладонь опустилась ей на голову. Она такая маленькая по сравнению со мной. Кажется, что я великан, а она карлик. Тепло её тела проникло в мою ногу, которую она обнимала и руку, которая коснулась её пыльных волос. Она продолжала смотреть в мои глаза, когда я уже понял, что пока её точно не буду убивать. Она просто смотрит мне в глаза. Оказалось, что этого достаточно, чтобы я не смог этого сделать. Я же ведь не чудовище какое-нибудь. Я – ЧЕЛОВЕК.
Я гладил ее голову, а она вздрагивала всем телом, при каждом прикосновении. Мы так простояли некоторое время, и она перестала плакать и дрожать. Её тело ослабло и осело к моей ступне, не разжимая своих ладошек, сомкнутых в замок. Она расслабилась, доверившись мне полностью. Она заснула и теперь тихо сопела, а я не знал, что мне делать. Точнее, теперь нам.
Я накрыл её куском парусины, осторожно освободившись от её объятий, и накинул сверху кусок ватного одеяла, подбив под неё края последнего. Она тихонько сопела под ним, оставляя всё тепло внутри своеобразного шалаша. Удостоверившись, что девочка крепко спит, я принялся дальше раскапывать это место. Я не знаю, что именно я искал в этих завалах, но ничего особенного я не нашел. Может, я искал свою совесть?
Неужели, она была одна? Думаю, она попозже обо всё мне расскажет. Нужно только дать ей время, для того, чтобы она оклемалась. Проснётся, объясню ей вкратце, как себя нужно вести, чтобы она не стала мне обузой. Если она не примет мои условия, то я оставлю её одну. Да, так и скажу ей. А пока, разведу костёр, чтобы приготовить поесть для себя и неё….
****
Помню своё первое жаркое из человечины. Оно было мне совсем не по вкусу. Саша всё подстроил так, что я и не понял сначала, что это была человечина. Он сказал, что это случайно оставшаяся в живых собака, которую он забил не далеко отсюда. И только через два дня он сказал, что это был человек.
- Поверь, я не хотел, чтобы ты выблевал еду, которую я добывал с таким трудом. Разделывал и готовил. – Сказал он.
Мне было плохо, но мы после этого ничего больше не ели, и поэтому стошнить я смог только комком желчи, который выпал из моего рта и стал впитываться в дорожную пыль. Мясо, которое мы тогда ели, по волею судеб оказалось нежной вырезкой того самого Рассела. Парень-подросток, который не попал в руки к оборотням-милиционерам, по чистой случайности. Тот парень, который избежал смерти в первый день войны. Тот самый Рас, который помогал мне встать на ноги. Тот молодой человек, который избежал вируса и кучи других инфекционных смертей, стал моим первым ужином. Сейчас, вспоминая об этом, могу сказать только, что он получился весьма не дурно. А тогда, для меня было шоком, что я съел человека. Человека, которого я знал. Себе подобная особь варилась в моих внутренностях, а я даже не смог вытошнить её. Ужас.
А потом Александр научил меня охотиться, и разделывать убитых. Оказалось, что когда-то в горах, во время одного из своих заданий, он уже проделывал подобное с пленными, чтобы выжить. Он с особым смаком рассказывал о том, какая самая нежная и быстро прожариваемая часть в человеческом теле. Я нехотя запоминал всё, еще до конца не веря, что это может мне пригодиться.
Потом наступил момент, когда почти неделю мы ничего не ели. Так получилось, что ничего и никого не попадалось, ни живого, ни мёртвого. Голод стал морить наши желудки, заставляя думать только о том, чтобы поесть. Если бы я спал в клетке с тигром, то я, наверное, чувствовал себя спокойней, чем в метре от этого эволюционировавшего опасного для жизни представителя обезьяны-убийцы, прошедшего такую подготовку. Мне приходилось нелегко: ночью изображать из себя крепко спящего человека, а днём притворяться, что у меня и в мыслях ничего подобного, о противостоянии между нами - партнёрами по несчастью, нет. Тяжело держать заряженный пистолет на вытянутой руке перед носом у врага. Рука постепенно начинает трястись, а затем опускается, превращая зажатое в ней оружие в громкую хлопушку, которая не сможет напугать настоящего, грозного и уверенного в себе хищника. Тогда вы должны понять, как тяжело было держать в подобном напряжении весь мой разум, всё моё тело, всю мою волю к жизни, не показывая ему признаки подобных усилий. Наступали моменты, когда, начинало казаться, что кинусь на Сашу первый, но, слушая его мерное дыхание, я понял, что он тоже не спит. Он тоже ждал. Ждал, проверяя мою бдительность. Он был уверен, что справится со мной, но не хотел лишний раз рисковать. Саша считал, что я неспособен на людоедство и слишком изнежен для новой суровой действительности, в которой, похоже не осталось места морали и принципам. Конечно же, так оно и было, но потом куда-то это всё исчезло, отошло на второй план. Осталось только желание жить. А поскольку выбирать приходилось из двух вариантов: или он, или я. То я предпочёл второй.