Было не понятно, сколько времени прошло, прежде чем я понял, что она разговаривает со мной. Она перестала быть немой из боязни потерять меня навсегда. Одно нервное потрясение вытиснило другое.
- Не плачь. – сказала она, и слова её были как мёд на моём языке. (Оказывается, я уже долгое время, незаметно для себя пускал слёзы боли.) Слёзы катились по щекам, затекая солоноватым вкусом мне в рот, и горечью крови оседали на моем языке.
- Всё будет хорошо. Вот увидишь. Если хочешь, то я спою тебе песню, которую пела мне моя мама, когда она была ещё жива? – Она первый раз за долгое время улыбнулась мне.
Я кивнул, перед тем, как от слабости закрылись глаза, и головокружение стало сопровождаться внутренней тошнотой и яркими пятнами в глазах. Но я слышал, как она запела мне колыбельную песню. И её голос был самым красивым на всём белом свете, из тех какие мне приходилось слышать до этого, включая голоса признанных певцов:
Баю - баюшки - баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок
И ухватит за бочок.
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок,
Под ракитовый кусток.
К нам, волчок, не ходи,
Нашего Лёшу не буди.
В моей голове волк раздирает человеческое тело под этим кустом, а брызги летят во все стороны.
Баю - баюшки - баю
Баю - баюшки - баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок
И ухватит за бочок.
Он утащит во лесок,
Под малиновый кусток.
А малинка упадет,
Прямо в рот.
Перед смертью, мои губы увлажнятся от собственной крови, идущей изнутри. Как от свежей и сочной малины.
Баю - баюшки - баю
Баю - баюшки - баю,
Не ложися на краю.
Придет серенький волчок
И ухватит за бочок.
Он ухватит за бочок
И потащит во лесок,
А там бабушка живет
И калачики со свежим мясом печет,
И детишкам продает,
А Лёшке так дает.
Свежее мясо?
Где сон? Где реальность? Где мир? Где то, что я всегда считал настоящим? Настоящее, в котором нужно ходить на работу и достигать материального благополучия? Ставить свечки за здоровье живых и за упокой мертвым? Куда оно делось? И когда? Что является настоящим, а что есть часть моего сна?
Это и есть настоящий мир или всё это мне сниться? Может всё это часть чьей-то колыбельной?
Ой, лю-ли, лю-ли, лю-ли!
Прилетели журавли.
Журавли-то мохноноги
Не нашли пути-дороги.
Они сели на ворота,
А ворота - скрип-скрип...
Не будите у нас Лёшу-
У нас Лёша спит, спит.
Если только боль является ориентиром в правильности суждений реальности, то стоит ли доверяться ей полностью? Мне всегда было больно, всю мою жизнь. С того самого момента, как я родился, и меня шлепнули тяжелой рукой акушерки по голому заду, перевернув меня вниз головой. В ту секунду весь мир был для меня вниз головой. Но была ли она, та акушерка, тем показателем реальности, которая заставляла меня признавать правила этого мира?
Баю, баю, баю, бай,
Ты, собаченька, не лай,
Моего друга не пугай!
И в дудочек не гуди,
До утра не разбуди!
А приди к нам ночевать,
В люльке Лёшеньку качать.
Да была, наверное, была! Но тогда почему мне повстречались те, кто всю мою жизнь был для меня художественным вымыслом? И что мне предстоит ещё встретить. По этой дороге «Мощенной желтым кирпичом»? Мой дом приземлился на злую колдунью из другой книжки?
Баю, баю, баю-бай...
Ты, собаченька, не лай,
Белолапа, не скули,
Моего Лёшу не буди.
Темна ноченька - не спится,
Мой Лёшенька боится...,
Ты, собаченька, не лай,
Моего Лёшу не пугай!
Или моя жизнь и есть художественный вымысел какого-то продюсера, которому захотелось срубить бабок за счёт нереально сложной ситуации в моём сюжете? За счёт яркого, солоноватого вкуса человеческой крови на моих губах.
Баю-баю, за рекой
Скрылось солнце на покой.