— Да. А что, правда отпустят?
— Могут и отпустить, — честно признала Зоя. — А ты жить после этого сможешь?
Лора не звала, она об этом не думала. Сейчас она готова была сделать все, что угодно, только бы ее отпустили домой к маме. Но злая женщина снова тряхнула ее за плечи.
— Даже но думай! Погубишь еще двух дур, сама в петлю влезешь. Не ты первая такая. Думай все время о себе, что ты ничего лучшего не заслуживаешь, что ты дрянь-человек, гадина, и так тебе и надо. Вспомни, кому ты зло сделала в жизни? Кого обокрала, обманула, предала, оболгала? Кому завидовала, кого ненавидела? Ну говори, говори…
Лора — медленно, едва шевеля языком, стала шепотом рассказывать:
— В нашем классе был Шевчук. Я с ним еще в детском саду была, он соску сосал до старшей группы, а в школе котят живых в костер бросил, а другой раз — в мешок и об дерево, убил. На перемене однажды его пацаны били, поставили к стене и по очереди били, а он не сопротивлялся. И я подошла и сзади ногой тоже ударила…
Она говорила все быстрее и быстрее. Зоя кивала, не слушая ее, крепко прижимала ее голову к своему плечу, повторяла:
— Так, так, говори, говори. Мы дуры, гадины, подлые, лживые, завистливые, жестокие. Ничего плохого с нами не случилось. Иной раз замужем хуже бывает. Глупые коровы!
Лора спросила:
— Как тебя зовут?
— Какая разница? Ну Зоя.
— А меня Лариса. Как ты думаешь, мы когда-нибудь отсюда выберемся?
— Конечно.
— А когда?
— Когда истреплемся, как ветхая одежда, тогда нас и выбросят на помойку.
Лора помолчала.
— Они что, никого не отпускают?
— В ресторане сатаны половину кошелька оставить нельзя, только весь, иначе не выпустят.
Зоя встала и заходила по комнате из угла в угол.
— Ты здесь живешь? — спросила Лора. Она хотела сказать — «работаешь», но постеснялась.
Зоя ответила коротко:
— Нет.
— А где?
— В другом месте. Зачем тебе?
— Можно мне поехать с тобой? Я боюсь здесь оставаться.
— Ты помнишь. что я тебе сказала? Мне не верь. Я такая же. как они. Себе только верь, если хочешь выкарабкаться. А из ада куда только можно карабкаться?
— Куда?
— Не знаешь? Только наверх, дура. Только наверх! Вот я наверх выкарабкалась, видишь?
Зоя встала перед ней, упершись руками в бока, отставив в сторону ногу в остроносой туфле. Лора окинула ее взглядом снизу вверх. Красавица!
Повторила шепотом:
— Ну пожалуйста! Я их боюсь. Лучше быть вместе с тобой.
— Встань!
Лора вскочила.
— Пройдись по комнате!
Лора прошла.
— Я тебя жалеть не буду, слышишь? Не думай, что я буду тебя жалеть!
Лора поняла, что она почти согласна, и умоляюще прижала кулачки к груди. Зоя предупредила:
— Решаю не я, решает Райман.
— А тебе он кто?
— Кто? — хохотнула Зоя. — Хозяин. И советую тебе говорить с ним по-немецки. Он ненавидит русских!
Она подошла к двери, трижды громко хлопнула по ней ладонью, крикнула:
— Алло, уроды! Schneller! Schneller!
Бритоголовый заглянул в комнату.
— Rufеn Sie den Herrn des Wirtcsl — скомандовала Зоя. — Позовите господина хозяина!
День пятьдесят третий
Я еще не успела понять, что делаю, а ноги уже сами несли меня вперед, и я подумала: если сейчас запнусь о тело Кати и упаду на нее, тогда конец, нервы не выдержат. Я завизжу от предсмертного ужаса, и капут мне и той несчастной дурехе, которую я пытаюсь спасти.
Только не показать им виду, что я боюсь! Не смотреть вниз, под ноги, на мертвое тело! Смотреть только вперед, им в глаза! Даже натасканный пес не сразу прыгает на человека, если человек смотрит ему прямо в глаза, — инстинкт подчинения, из уроков бабушки Гедройц…
Я не переступила — перелетела! — через рулон, из которого торчали Катины босые ступни. Я не узнала своего голоса, так хрипло и резко он прозвучал:
— Оставь ее, Райман! Я с ней поговорю.
Запомнила удивленный взгляд хозяина, остановившийся на мне. Райман порой смотрел на меня так, словно недоумевал, кто я и что здесь делаю.
А до меня вдруг дошло, что именно я собираюсь предложить этой зареванной, одурманенной дурехе, и подлая гадина во мне так и взвилась: «Ты что?! С ума сошла?! Ее — вместо себя? Я жить хочу, жить!»
Нo я ответила гадине: «Заткнись! Не ты ли сегодня с утра подзуживала меня повеситься на чулках? А теперь тебе жить захотелось? Поздно, сестренка, поздно!»
…Всего пару часов назад» глядя в окно своего пятизвездочного Алькатраса, я с отчаянием думала: «Неужели весь путь был пройден мной только для того, чтобы в итоге бессмысленно сгинуть в немецком борделе?»