Вожак оскалил пасть и утробно зарычал, а потом, отвернувшись от Насти, широко расставил ноги, демонстрируя мощь сильных лап. С его озлобленной морды на траву капала слюна.
Надо было что-то делать. В любом случае, показывать свой страх не стоило. Я размахнулся и прицельно кинул булыжник в вожака. Смотреть попал или нет времени не было — дорого каждое мгновение. И я помчался к ближайшему строению, уводя свору от Насти и от пролома…
По собачьему скулежу и тявканью за спиной догадался, что попал в вожака и что псы устремились за мной.
Страх быть растерзанным бродяжками придавал мне силы. Я не бежал, а летел по прямой, как стрела, выпущенная опытной рукой из тугого лука. Бежал, на выбирая дороги, не смотря под ноги, — главное, как можно дальше заманить псов в Зону.
И все равно в какой-то момент я не выдержал и обернулся, чтобы удостовериться, что Настя пришла в себя и покинула опасное место. И в это же самое время на меня напрыгнул вожак — мы покатились по траве.
Ничего, успокаивал я себя, с одним псом справлюсь как-нибудь, все же это не вся стая. Оборачиваясь, все же заметил, что Настя юркнула через дыру в заборе, а свора сильно отстала от своего вожака. Только мы с ним, как выяснилось, отличались прытью, остальные шавки едва переставляли ноги.
Я сдернул с плеч куртку, намотал ее на руку, как учили на курсах выживания, и сунул ее в пасть псине, а потом рывком скрутил вожаку голову...
И сразу навалилась усталость — от переживаний за Настю, от страха за нее, от быстрого бега, от битвы с бродячим псом…
Свора добежала и в недоумении остановилась в нескольких шагах от места сражения — на поверженном враге сидел маленький рыжий кот.
— Чего уставились? — мявкнул я. — Шли бы своей дорогой, а то и с вами случится то же самое. Никого не пощажу…
Я поднял лапу и продемонстрировал свои немалые коготки.
Говорил гневно, уверенно, а у самого от ужаса тряслись поджилки. Если псы быстро сориентируются, кому подчиняться и чьи команды выполнять, мне несдобровать — ни деревца тебе, ни кустика, и пролом далеко. А со сворой не справиться даже двадцати когтям, что были у меня. Правда, спасительная щель в заборе, куда мог просочиться кот, но не собака, находилась совсем рядом, всего-то несколько кошачьих прыжков. Но эти прыжки надо еще совершить, вот в чем проблема.
А что если?..
Только коту бешеному, каким по сути я и являлся, могла прийти в голову такая мысль.
Раздумывать было некогда, а то мысль как пришла, так и могла уйти, я поднялся в полный кошачий рост, выгнул спину, фыркнул, а потом с диким выкриком «Банзай!» подпрыгнул как смог высоко и приземлился, точнее приспинился, на ближайшую к дырке шавку, приводя ее в замешательство, с нее на траву и поскакал что было мочи. Именно поскакал как горный козел, а не побежал, к забору. Подпрыгивал специально высоко над травой, как мячик, чтобы псам было сложнее меня схватить.
По их ошалелому виду я заметил, что они не понимали, что я творю. И пусть считают больным на всю голову или бешеным, это их дела, а мне бы из Зоны выбраться. Останусь живым — никогда сюда больше не пойду, даже под дулом пистолета!..
Когда до спасительной щели в заборе оставался всего один кошачий прыжок, и вот она свобода, какой-то противной твари все же удалось схватить меня поперек тела. Больно было как тогда, когда меня сбил внедорожник, то есть до ужаса! Я даже слышал треск ломающихся костей. Вот только пес зря так поступил — надо было прямо за горло брать, и шею сразу сворачивать, но я не давался, прыгал. Пес как смог — так и схватил.
И тут уж я со всей кошачьей злости вцепился шавке в нос и в глаза всеми десятью когтями, а задними лапами, пока еще оставались силы, принялся рвать его на тряпочки.
Псина истошно завизжала и выпустила свою добычу, а я подполз на брюхе к щели и просочился на волю, оставив свору с носом за забором…
— Дима! Димочка!
Такие ставшие родными руки подхватили меня, а выключающееся сознание отметило, что с девочкой все в порядке, а это значит, что и со мной тоже ничего плохого не может уже случиться. Кошачий ангел!.. Ни дать ни взять.
Пришел в себя уже дома… Я лежал у Насти на коленях, она гладила меня по макушке, единственной не пострадавшей части тела, и… плакала — слезинки с кулак, никак не меньше, скатывались по ее щекам и падали на меня, на ушки, к которым прикасались нежные пальчики, на нос и даже на губы.