Коридзе снова робко возразил:
— Наши рабочие шли в первых рядах борцов за революцию. Они, не задумываясь, жертвовали всем ради лучшего будущего. Но спрашивается — почему же они недовольны нашей политикой? Неужели не следует этим поинтересоваться? Неужели не следует спросить у них, чего они хотят?
— Они хотят русского хлеба, — иронически заметил Рамишвили. — И вообще им нравится дружить с русскими, даже если это будут большевики.
— Ну что ж, это ведь так понятно, когда народ с народом желает жить в дружбе. И тем более это объяснимо, когда речь идет о грузинских и русских рабочих, — тихо, спокойно возразил Вербицкий.
— Да, но мы, государственные деятели, обязаны подчинять свои чувства трезвому рассудку. Зачастую мы руководствуемся в политике совершенно иными соображениями, чем рабочие.
— А отвечают ли интересам рабочих эти соображения? — спросил Коридзе.
— А мы их не будем спрашивать. Они пойдут по тому пути, который мы изберем, — осадил назойливого оппонента Рамишвили. — Прямо скажу, я убедился в том, что рабочий класс — это толпа, которую надо уметь использовать в политике.
— Что вы, что вы говорите… — удивленно развел руками Вербицкий, но от спора предпочел воздержаться.
Жордания попытался сгладить невыгодное впечатление, которое произвели слова Рамишвили. Он повел речь о сотрудничестве общественных классов, о политике правительства, ставившего якобы превыше всего общие интересы нации, и говорил, что он, к сожалению, тоже недоволен поведением рабочих, что они отказываются понимать эти общие национальные интересы. Но никакие пышные фразы не могли оправдать циничность слов Рамишвили. Вербицкий, Коридзе и Дадвадзе молчали. Макашвили и Куталадзе, наоборот, были в восторге от тирады Рамишвили. Куталадзе назвал ее формулой исторического значения. Но на другой день президент вызвал к себе чрезмерно пылкого сенатора и приказал ему воздержаться от дальнейших комментариев этой формулы. Спустя несколько лет, в бытность свою в эмиграции, меньшевистские лидеры повторили в еще более решительной форме слова Рамишвили, брошенные им во время беседы в Абастумане.
ВЕРБИЦКИЙ
Его героизм — это нередкое в России скромное, аскетическое подвижничество честного русского интеллигента-революционера, непоколебимо убежденного в возможности на земле социальной справедливости.
Вербицкому не спалось. Он оделся и вышел погулять на берег речки. От тревожных мыслей болела голова. Подул холодный ветер. Он застегнул шинель и прислонился к стволу тополя. В домах давно уже погас свет. На улицах было темно. На небе ярко сверкали звезды, казавшиеся особенно крупными, если смотреть на них отсюда, из Абастумана. Горная речка наполняла ущелье непрерывным шумом.
«Куда закинула меня судьба? — думал Вербицкий. — Я в Грузии, на границе с Турцией, среди меньшевиков… Неужели Жордания на самом деле думает, что создает вторую Швейцарию? Неужели он не видит, как гибнут в нищете и голоде рабочие? Жордания и Рамишвили недовольны рабочими и крестьянами, поднимающими оружие против их власти. Потому-то Рамишвили и чернит весь рабочий класс. Вот оно, подлинное лицо меньшевиков — социалистов Второго Интернационала! Попробуй после этого найти общий язык с ними!» — возмущался Вербицкий. Он досадовал на то, что миссия его — найти общий язык с Жордания и освободить президента от влияния меньшевистского диктатора Рамишвили — проваливалась. Эту миссию Вербицкий выполнял до сих пор более или менее удачно. Ему помогала все осложнявшаяся и обострявшаяся обстановка в Грузии, разгром армии Деникина, установление советской власти в Азербайджане и победы Красной Армии в войне с Польшей Пилсудского.
Он был доволен тем, что недавно ему удалось добыть ценные сведения. Жордания отверг план военного командования, требовавшего значительно увеличить вооруженные силы Грузии и усилить войска на границе с Советским Азербайджаном.
«Может быть, — гадал Вербицкий, — этот отказ вызван невозможностью выполнить требования командования, может быть, это новое доказательство колебаний президента… А может быть, и здесь работает рука Рамишвили. Он делает решительную ставку на помощь Антанты: впустить войска союзников в Грузию, и тогда она получит нужные ей до зарезу заем, хлеб, вооружение и товары…»
Вербицкий медленно пошел в глубь аллеи. Пройдя немного, он заметил человека, сидевшего на скамейке. Сначала он не обратил на него внимания и прошел мимо, но, оглянувшись, увидел, что сидевший на скамейке человек встал и пошел вслед за ним. Вербицкий остановился.