— Корнелий! — воскликнула она взволнованно и крепко-крепко обняла его.
Корнелий неуклюже подставил ей лицо для поцелуя и сейчас же высвободился из объятий. Мать не обиделась, так как знала, что под внешней сухостью сына скрывалось доброе, любящее сердце.
Вместе с Терезой в казармы приехали приемная дочь ее, Маро Пруидзе, маленькая красивая девушка, работавшая вышивальщицей в артели, и супруги Макашвили с Нино.
Корнелий поздоровался с ними, но руки никому не подал.
— Извините, я прямо из конюшни, — и он показал свои грязные ладони.
Нино, стоявшая рядом с отцом, улыбнулась. Корнелий побледнел. Матери он показался худым, истощенным.
— Корнелий, что же ты натворил? Как же это, без моего ведома взял да и пошел в армию? Ведь ты не выдержишь этой жизни… А как тебя кормят здесь, бедненький ты мой? — волновалась Тереза и снова прижала к себе сына, словно ребенка.
Капитан Алексидзе поспешил рассеять опасения разволновавшейся женщины.
— Вы напрасно беспокоитесь, сударыня, наши солдаты живут не в плохих условиях. Покажите вашей мамаше казарму, расскажите ей, как вам живется, — предложил он Корнелию.
В это время к гостям подошли Сандро Хотивари и Григорий Цагуришвили. Тереза и их упрекнула:
— Ну зачем вы пошли в солдаты? Ведь Корнелий дома цыпленка зарезать не может, а тут, смотрите-ка, на войну собирается!
— Мама, что ты говоришь?.. — буркнул сердито Корнелий.
Гости направились в казарму. Поднялись на второй этаж. Здесь, в большой, длинной комнате, помещалась учебная команда. Вдоль стен стояли койки, покрытые серыми одеялами, и козлы с винтовками. На столе лежали части разобранной горной пушки, по стенам были развешаны чертежи ее материальной части, наглядные пособия к анатомии лошади, различные схемы и учебные карты. Четверо солдат занимались фехтованием. Некоторые зубрили названия частей седла. На койке у окна, ни на кого не обращая внимания, лежал с книгой в руках солдат средних лет, в очках. Другой солдат, уже с сединой на висках, поставив между ног виолончель, играл.
— Оказывается, у вас и музыканты есть, — заметила, улыбнувшись, Нино.
— Будьте уверены, — подтвердил капитан. — Кого здесь только нет: философы, поэты, композиторы, химики, инженеры, врачи и даже, — обратился он к Эстатэ Макашвили, — адвокаты! — Затем крикнул солдату, сидевшему с виолончелью: — Мчедлишвили, я же предупреждал вас — нельзя в казарму приносить инструменты!
— Вы же разрешили мне, господин капитан…
— Нет, нет! Не можем мы превращать казарму в консерваторию.
— Но я без инструмента никак не могу, — печально произнес Мчедлишвили и провел рукой по своим длинным, зачесанным на затылок волосам.
— Ничего, обойдетесь. Спрячьте ее, — приказал капитан, указывая на виолончель.
Мчедлишвили вытащил из-под койки футляр и с грустью уложил туда инструмент.
— Качкачишвили, а ты что там делаешь? Разве время валяться сейчас с книгами! — продолжал наводить порядок капитан.
Пожилой солдат вскочил, поправил очки и, увидев целую группу гостей, да еще и женщин, сначала сконфузился, а потом вдруг обрадовался. Он узнал Эстатэ Макашвили.
— И вы здесь, Дата? — удивился тот.
— Да… — ответил Качкачишвили.
Он поклонился Эстатэ, поцеловал руку Вардо, затем Нино и познакомился с Терезой, которая в это время разговаривала с Цагуришвили. Она любила этого «сироту», как родного. Поодаль от них Маро беседовала с Мито Чикваидзе.
Алексидзе, не отходящий от гостей, объяснил Терезе:
— Цагуришвили — наш поэт. Я же говорю, мадам, что трудно разобрать — то ли это казарма, то ли консерватория, то ли клуб писателей, то ли университет!
— Вам, господин капитан, остается только гордиться такими солдатами, — заметил Качкачишвили.
Дата Качкачишвили был среднего роста, широкоплечий. Его бледное бритое лицо с широкими скулами, крючковатым носом и серыми глазами казалось совершенно бескровным. Высшее образование он получил в Париже и по специальности был химиком. Однако по возвращении на родину отказался от химии и занялся журналистикой. Дата Качкачишвили, как и Платон Могвеладзе, мог без конца ораторствовать, хвастать своими познаниями в области философии, литературы, искусства. Временами он запоем читал французские романы, а потом вдруг начинал просиживать дни и ночи над составлением каких-нибудь грандиозных проектов. То он пытался повести изыскательские работы по разведке новых рудных месторождений, то разрабатывал проекты заводов, фабрик, электростанций. В последние годы он был увлечен составлением комплексного проекта, по которому Кура, соединенная с Рионом, будет впадать не в Каспийское, а в Черное море, на побережье которого появятся новые гавани и верфи. Проектировал он и сооружение транскавказской железной дороги с тоннелем под Главным Кавказским хребтом. Территорию Грузии он намечал расширить в ближайшее десятилетие до Трапезунда, а население ее довести за это время до двадцати пяти миллионов человек.