— Довольно! — умоляюще попросил Иван Антонович.
«Начал пить, глотай!» — Свирид Петрович был уже трезв, как больной, он преобразился… Иван Антонович продолжал кашлять, выплёвывая красные куски на пол. Что-то мешало ему откашляться как следует, что-то на горле. Он схватился руками за шею… когда ощутил скользкий и холодный ужас в своих пальцах… Гадюка… мерзкая, жирная, словно свинья, обвилась вокруг его горла. Иван Антонович зубами вцепился ей в горло. Не понимая никакого смысла в панике, гадюка, почти обиженная, поползла прочь… на стену. Горло освободилось. — Кхе! — изо рта вылетела ненужная частичка эволюции… Потом ещё, ещё, ещё… Иван Антонович запрокинул голову и завыл.
— Вот что случилось с Яковом-дьяконом! — Иван Антонович услышал голос с «небес». Он открыл глаза и увидел мерзкого Свирида Петровича над собой. Тот был весь в коже, с большими кожаными крыльями, в короне из желто-зеленого золота. Из его уст вырывался огонь вперемешку с раздвоенным языком страшного черно-синего цвета.
— Матушка, крапива! — закричал Иван Антонович, падая в пропасть. — Матушка, крапива! — он плакал чёрными слезами. Он не мог видеть. Глаза жгло. — Матушка! — но вот он ощутил на своём лице чьи-то тёплые руки. — Матушка… — руки ощупывали его… — Матушка… — потом они начали бить его по щекам… Иван Антонович проснулся.
Сверху на нем сидела Леся, его жена, и безжалостно лупила его по голове.
— Что ты!? Что делаешь?! — он начал ловить её руки. Когда она увидела, что Иван Антонович «появился», начала обнимать и целовать его.
— Ты мой хфилософ… пожгу твои проклятые книги!
На следующее утро Ивану Антоновичу стало лучше. Вчерашний день, почти до самого вечера, у него болела голова (наверное, давление), его немного тошнило, была какая-то сильная слабость… Леся была рядом с ним и не отходила ни на шаг. Дети, напуганные «татовым видением», не захотели даже гулять, тихо просидев весь тот день в своей комнате. Итак, когда прошла нужная ночь, Иван Антонович снял напряжение обстоятельств, рано утром поднявшись на рыбалку. Это был хороший знак выздоровления. Иван Антонович никогда (в жизни) не позволял себе ходить на рыбалку как на прогулку или спустя рукава. Он рассказывал, что его энергетический настрой влияет не только на рыбу, которая ни за что не поплывёт на… крючок, но и на всю природу («то есть на весь вселенную…»).
«Негативные последствия могут быть очень… негативными», — кивал он на пьяных рыбаков, с ночи разрушающих гармонию бытия.
Леся приготовила завтрак и, обняв своего любимого мужа, вздохнула с радостным облегчением, закрыв за ним дверь. Услышав железный крюк, дети просунули свои «слепые» лица в большую комнату. Леся кивнула и подтвердила:
— Да, на рыбалку…
Иван Антонович вышел за двор. Утро было очень тёплое (как для осени), поэтому Иван Антонович не обулся, а пошёл босиком к пруду. По дороге он начал вспоминать своё видение. Даже не вспоминать, а смотреть, как оно просыпается в его узкой (только для нужных вещей) памяти, раздуваясь, как пузырь. Перед ним появился Свирид Петрович в образе Ницше: «как это…? он (Иван Антонович) и сам не понимал». — Свирид Петрович что-то говорил, но ничего не было слышно, только губы вибрировали, словно струны…
«А что было страшного…?» — задумался Иван Антонович. Он забыл о «настоящем Свириде Петровиче», а о Ницше ничего и никогда не слышал, кроме того, что тот был где-то философом, а потом что-то случилось… — «Странно… день пролежал больной, слабый от ужаса, а теперь ничего не помню… Да оно всегда так с больными…» — вдруг обрадовался Иван Антонович, — «они же (больные) ничего не помнят! Помнят только, что было страшно, а что, где, как… Как Фома…»
— Нет, Фома помнил… — Эти последние слова как-то сами вывалились изо рта… с помощью языка.
— Какой Фома? — Иван Антонович услышал позади себя чей-то деревянный голос.
— Бурсак… — Иван Антонович посмотрел на «голос» и тут же понял: «Как это я не заметил его раньше позади себя, откуда он взялся, где ему было взяться?» — и тут из кустов, как из засады, появилась память о крыльях Свирида. — «Вот он… ужас!»
— Здорово, Ницше! — почти белый от страха Иван Антонович внезапно увидел Свирида Петровича, уже «чуть-чуть», с кривыми удочками и тоже босого. Несколько мгновений Иван Антонович глотал ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. А Свирид Петрович всё это время смеялся и повторял: